БГ в Японии, март 1999 г.На древних холмах | |||||||||||||||
|
«Монахи, если вы назовете это, то будете скованы именем. Если вы не назовете это, то отвергнете факт существования. Так как же вы, монахи, это назовете?» |
| «Мумонкан», 43-й коан |
— Что такое Нара?
— Нара — это...
— Плохо, монахи. Дубинкой вам по плечу. Думайте дальше.
Хорошо. А что такое «без Нары»? Япония без Нары — что Россия без Соловков. А Гребенщиков без Нары — дыра, зиявшая в нашей душе до этого самого дня.
Про Нару нечасто пишут в коротких туристических буклетах. Во-первых, из Токио туда нужно пилить полдня, отклонившись от основных маршрутов — чем мы вчера и занимались. Во-вторых, попытки коротко описать, что такое Нара, чреваты испорченной кармой. И поэтому редкая русская душа долетает даже до середины пути.
Встав пораньше, мы пересекли тихие городские кварталы («Похоже на Флориду», — сказала Ирина) и въехали в самое сердце японской цивилизации — столицу древней страны Ямато. Сегодня здесь — гигантский парк, с холмами, прудами и священными оленями. Завидев Бориса, олени обступили его тесной толпой и принялись выклянчивать печенюшки. «Фанклуб», — сказала Ирина.
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
С трудом оторвавшись от стада фанатов, мы двинулись к Большому
Будде, ждавшему нас за воротами храма Тодайдзи — самого большого
деревянного строения на Земле.Минуем две грозные статуи хранителей ворот. У одного рот открыт, у другого закрыт: звуки «А...» и «...УМ», начало и конец санскритского алфавита, символизирующие рождение и смерть, между которыми мы движемся к Будде. Чем ближе к храму, тем больше движения гостей напоминают повадки гончей, напавшей на след. «Оч-ч-ч-хорошо... оч-ч-ч-хорошо... Замеч-чательно», — бубнит то и дело Борис, блаженно улыбаясь.
|
|
Широченный предхрамовый двор. Пару лет назад здесь давал благотворительный концерт тезка Дилан. Все сходится. Все дороги — сюда.
Возжигаем благовония.
То, что снаружи смотрелось как темнота внутри храма, оказывается гигантским черным Пупом. В здание проваливаешься, как в Горнило Вселенной. С шестнадцатиметровой высоты за тобой, муравьем, пристально наблюдают Его глаза. Выставленная вперед правая ладонь успокаивает: все будет нормально...
Веришь безоговорочно.
Складываем руки. Каждый — о своем...
|
«Не рассказывай мне, чему ты выучился из писаний. Дай мне слово о Сути Твоей, каким ты был до рождения, до того, как узнал: Восток или Запад.» |
| Вопрос Учителя к Сян-Йену, оставленный без ответа |
После встречи с Буддой путь становится круче. Дорожка из гравия убегает в гору, петляя. Вокруг ни души. Бредем, притихшие, присаживаемся через каждые десять метров, пропитываемся святым духом. Вдруг прямо за поворотом — очередная громадина, храмовый колокол. Мы с Вадькой кидаемся к табличкам и сразу запутываемся в древних иероглифах. И тут, откуда ни возьмись — чуть не из самого колокола — голосок:
— Это, сынок, самый большенький у нас. Во всей стране, ага...Смотрим мы, а прямо под колоколом — бабулька. Как былинка на ветру. Кудряшки седенькие, лицо — точно с иконы, глаза — совсем неяпонские какие-то. Улыбается счастливо — чисто святая! И голосочком дрожащим — про колокол:
— Только звон в нем уже не тот, что раньше. Пожар был давно-давно, полхрама сгорело, медь-то и треснула... Так с трещинкой и звенит теперь, да. Хотите послушать — вечером приходите, вечером факела будут жечь, как раньше.
Честно скажу: в Японии десять лет проторчал, а таких бабушек ни разу не видел. Вот она уж за поворотом скрылась, а я все ей вслед смотрю.
— Да-а-а... Абсолютная бабулька, — говорю Ирине. — Прямо православная какая-то.
— Ну да, православная, — усмехнулась Ирина. — Уж православные-то тебя быстренько построили бы. Как стоишь, в каком виде пришел, что за ботиночки клоунские, что за рубашечка нараспашечку... Расслабиться бы не дали.
— Хм, — только и сказал я. И задумался крепко.
Идем еще выше. Храмы перетекают в лестницы, лестницы уводят в сады,
сады — снова в храмы, и кажется, больше в мире уже нет и не будет
ничего кроме этого, — и хорошо, и не надо, и слава Богу. Весь склон
под нами покрыт черепичными крышами в розовато-белых ветках цветущей
сливы: храмы, храмы, храмы — сбегают волнами вниз и уже у самого
горизонта выплескиваются в затянутый дымкой, почти нереальный город.
Борис долго стоит на тропинке один. Мы — чуть позади.— Господи, как красиво! — доносит до нас ветер его слова, обращенные в никуда.
Время уезжать. Алла уходит за машиной и теряется.
Оставшиеся тихо бродят меж холмов. Борис говорит:— Знаешь, что меня здесь поражает? Природа совсем, как наша. Больше всего напоминает окрестности Питера. Засели Зеленогорск буддистами, понастрой храмов — и получится Нара.
— А в Непале не так? — спрашиваю я.
— В Непале совсем не так. Я даже не про пейзаж. В Непале монах может насрать в двух метрах от храма. Они по эстетике не больно заворачиваются, у них вся святость внутри. А японцам нужна красота. И это мне гораздо милее.
На выходе из парка — мусорные контейнеры жизнеутверждающе зеленого цвета. Надпись каллиграфической кистью: «Поимейте сердце и великодушие — увидев мусор на территории парка, опустите его сюда.»
— Что бы вы хотели услышать сегодня на концерте? — любезно спрашивает Борис.
— Фикус, — застенчиво просит Митька.
А я много чего попросил.