ДЭНС, ДЭНС, ДЭНС
 
Глава из романа, не включенная в американское издание.
Полный текст романа выкладывается по мере перевода в Нашей Мастерской.
 
╘ 1991 by Kodansha International Ltd.
╘ перевод, Дмитрий Коваленин, 1998
 

Пора, наконец, представиться.
"Несколько слов о себе"...
В школе, помню, частенько приходилось этим заниматься. Из года в год, когда набирался новый класс, все выстраивались в линейку, и каждый по очереди выходил вперед и рассказывал о себе, как умеет. Никогда не мог это делать как следует. И дело тут даже не в умении. Само это занятие казалось мне полным бредом. Что я вообще могу знать о себе? Разве то, каким я себя представляю -- это настоящий я? Если собственный голос, записанный на магнитофонную пленку, получается странным, чужим -- что говорить о картинках, которые мое воображение рисует с меня, перекраивая, извращая мою натуру, как ему заблагорассудится?.. Подобные мысли всю жизнь копошились у меня в голове. И всякий раз, когда я знакомился с кем-то, и приходилось рассказывать "что-нибудь о себе", я чувствовал себя точно двоечник-прохиндей, исправляющий отметки в классном журнале. Колоссально неуютное ощущение... Поэтому я всегда старался не рассказывать о себе ничего, кроме голых фактов, которые не нужно ни комментировать, ни объяснять ("держу собаку"; "люблю плавать"; "ненавижу сыр"; и так далее), -- но в итоге мне все равно продолжало мерещиться, будто я рассказываю какие-то придуманные факты о придуманном, несуществующем человеке. И когда в таком состоянии я слушал рассказы других -- казалось, что они тоже болтают не о себе, а о ком-то третьем. Что все мы живем в придуманном мире и дышим придуманным воздухом.
И все-таки -- придется мне что-нибудь рассказать... Только так все и может начаться -- с болтовни о себе. С этого первого шага. Удачно ли, нет -- рассудим после. Я сам рассужу, другие рассудят -- сейчас неважно. Сейчас я должен болтать о себе. И при этом -- помнить, о чем болтаю.
Сыр я теперь люблю. Когда полюбил -- уж не помню; как-то само полюбилось. Собака моя простудилась под дождем и померла от воспаления легких, когда я пошел в последний класс школы. С тех пор собак не держу.
А плавать люблю и сегодня... Спасибо за внимание.
Но в том-то и беда: в реальной жизни так легко не отделаешься. Когда требуешь чего-то от жизни (а кто из нас от нее не требует?) -- жизнь автоматически запрашивает в ответ целую кучу дополнительной информации.
Для построения желаемой схемы необходимо ввести больше данных. Иначе ответа не будет.
ДАННЫХ НЕДОСТАТОЧНО. ОТВЕТ НЕВОЗМОЖЕН. НАЖМИТЕ КЛАВИШУ СБРОСА.
Нажимаю на "сброс". Экран пустеет. Люди в аудитории принимаются швырять в меня чем попало. "Болтай! Еще болтай о себе!.." Учитель недовольно сдвигает брови. Потеряв дар речи, я каменею у классной доски.
Нужно болтать. И как можно дольше. Удачно ли, нет -- разберемся потом...

 
 
Иногда она приходит и остается на ночь. Утром завтракает вместе со мной, уходит на работу -- и уже не возвращается. Имени у нее нет. Все-таки она -- не главная героиня этой истории. Очень скоро она навсегда исчезнет из повествования, и, чтобы не запутывать себя и других, я не буду давать ей имя. Но я не хочу, чтобы думали, будто я ею пренебрегаю. Мне она нравилась всегда, и даже теперь, когда она исчезла из моей жизни навеки, нравится ничуть не меньше.
В каком-то смысле мы с ней -- друзья. По крайней мере, у нее есть все основания считать себя моим единственным другом. Не считая редких визитов ко мне, она живет с постоянным лоюбовником. Работает в телефонной компании -- составляет на компьютере счета за телефонные разговоры. Подробнее о работе я не спрашивал, она не рассказывала. Но, думаю, что-нибудь в этом роде. Подсчитывает, кто сколько наговорил по телефону, составляет счета и рассылает абонентам. Так что свои телефонные счета я всегда вынимаю из почтового ящика с чувством, будто получил письмо очень интимного содержания.
Совершенно отдельно от своей основной жизни она спит со мной. Два -- ну, может, три раза в месяц. Меня она считает Человеком С Луны или кем-то еще вроде этого. "Эй! А ты разве не вернешься к себе на Луну?" -- хихикает она тихонько. В постели нагишом, всем телом прижимаясь ко мне. Сосками маленьких грудей упираясь мне в ребра. Так мы болтаем каждый раз, когда ночью вдвоем. За окном -- несмолкающий гул хайвэя. По радио -- монотонный шлягер из "Хьюмэн Лиг"... "ХЬЮМЭН ЛИГ". Ну и названьице! Какого черта было так называть музыкальную группу?! Все-таки раньше люди называли свои группы куда приличнее: "Импириэлз", "Сьюпримз", "Фламингоуз", "Фэлконз", "Импрешнз", "Дорз", "Фор Сизонз", "Бич Бойз"...
Я говорю ей об этом. Она смеется. Странный я, говорит. Что во мне странного -- не понимаю. Сам я считаю себя абсолютно нормальным человеком с самыми обычными мыслями в голове... "ХЬЮМЭН ЛИГ"!!!
-- Ужасно люблю, когда мы вдвоем, -- говорит она. -- Иногда бывает -- как захочу к тебе, прямо сил нет! На работе, например...
-- Хм...
-- Иногда, -- подчеркивает она. И потом молчит с полминуты. Заканчивается "Хьюмэн Лиг", начинается что-то мне незнакомое. -- Вот в чем беда-то... Твоя беда, -- продолжает она. -- Мне, например, страшно нравится, когда мы вот так... Но быть с тобой каждый день с утра до вечера почему-то не хочется... Отчего бы, а?
-- Хм, -- повторяю я.
-- И ведь не то чтобы ты меня как-то стеснял. Просто -- когда я с тобой, воздух вокруг становится каким-то тонким... разряженным, да? -- Как на Луне.
-- Ну вот, хоть на шаг ближе к родине...
-- Эй! Я не шутки шучу! -- она привстает на постели и заглядывает мне в лицо. -- Я, между прочим, все это для тебя говорю... Много у тебя в жизни людей, которые бы говорили с тобой о тебе?!
-- Нет, -- отвечаю я искренне. Больше действительно нет никого.
Она снова ложится и прижимается грудью ко мне. Я ласкаю ей спину ладонью.
-- В общем, вот так. Воздух с тобой очень тонкий. Как на Луне, -- повторяет она.
-- На Луне воздух вовсе не тонкий, -- возражаю я. -- На Луне вообще воздуха нет. Так что...
-- Очень тонкий!.. -- шепчет она. Может, не слышит, что я говорю, может, просто не хочет слышать; не знаю. Но от шепота ее мне неуютно. Черт знает, почему. Что-то в нем есть неуютное. -- А иногда и совсем истончается... И тогда ты дышишь вовсе не тем же воздухом, что и я, а чем-то другим... Мне так кажется.
-- Все потому, что данных недостаточно... -- бормочу я.
-- В смысле -- я о тебе ничего не знаю? Ты об этом, да? -- спрашивает она.
-- Да я и сам о себе ничего не знаю! -- говорю я. -- Ну, правда! Я не в философском смысле говорю, а в самом буквальном... Общая нехватка данных, понимаешь? По всем параметрам...
-- Но тебе уже тридцать три, так?
Ей самой -- двадцать шесть.
-- Тридцать четыре, -- поправляю я. -- Тридцать четыре года и два месяца.
Она качает головой. Потом выбирается из постели, подбегает к окну и отдергивает штору. За окном громоздятся тумбы хайвэя. В предрассветном небе над ними -- белый череп луны.
Она -- в моей пижаме.
-- Эй, ты! Возвращайся к себе на Луну! -- изрекает она, указуя пальцем на небеса.
-- С ума сошла? Холодно же! -- говорю я.
-- Где? На Луне?
-- Да я о тебе говорю! -- смеюсь я. На дворе февраль. Она стоит у самого подоконника, и я вижу, как ее дыхание превращается в белый пар. Кажется, лишь после моих слов она замечает, что мерзнет.
Спохватившись, она мигом запрыгивает обратно в постель. Я обнимаю ее. Пижама на ней -- холодная просто до ужаса. Она утыкается носом мне в шею. Нос -- тоже как ледышка.
-- Уж-жасно тебя люблю, -- шепчет она.
Я хочу ей что-то ответить, но слова застревают в горле. Я очень тепло отношусь к ней. Так, как сейчас, вдвоем в постели, мы замечательно проводим время. Мне нравится согревать ее своим телом; гладить, едва касаясь, ее длинные волосы. Нравится слушать ее дыхание во сне, а утром -- завтракать с нею и отправлять ее на работу. Нравится получать по почте телефонные счета, которые, как я верю, она для меня составляет; наблюдать, как она разгуливает по дому в моей пижаме, слишком большой для нее... Вот только чувству этому я никак не подберу определения. Уж конечно, это не любовь. Симпатией -- и то не назовешь...
Как бы это лучше назвать?
Так или иначе, я ничего не говорю ей в ответ. Просто ни слова на ум не приходит. И я чувствую, что своим молчанием чем дальше, тем больнее задеваю ее. Она не хочет, чтобы я это чувствовал, но я чувствую все равно. Просто провожу пальцами по мягкой коже вдоль позвонков -- и чувствую. Совершенно отчетливо. Так мы молчим, обнявшись, и слушаем песню с неизвестным названием.
Внезапно -- ее ладонь у меня в паху.
-- Женись на хорошей лунной женщине... Сделайте с ней хорошего лунного ребеночка... -- ласково бормочет она. -- Так будет лучше всего.
Шторы теперь распахнуты, и лунный череп смотрит на нас в упор. Все так же обнимая ее, я гляжу поверх ее плеча на луну. По хайвэю несутся грузовики. Временами они издают какой-то недобрый треск -- будто гигантский айсберг начинает раскалываться, заплывая в теплые воды. "Что же они там перевозят?" -- думаю я.
-- Что у нас сегодня на завтрак? -- спрашивает она.
-- Да ничего особенного. То же, что и всегда. Колбаса, яйца, тосты. Картофельный салат со вчера остался. Кофе. Тебе могу сварить "кафе-о-лэ"...
-- Кр-расота! -- радуется она. -- И яичницу сделаешь, и кофе, и тосты пожаришь, да?
-- С удовольствием! -- отвечаю я.
-- Угадай -- что я люблю больше всего на свете?
-- Если честно -- понятия не имею...
-- Больше всего на свете, -- говорит она, глядя мне прямо в глаза, -- я люблю, чтоб зима, и утро такое противное, что встать нету никаких сил; а тут -- запах кофе, и еще такой запах, когда яичницу поджаривают с колбасой, и когда тостер отключается -- дззын-нь!!! -- уже не выдерживаешь -- и просто вылетаешь из постели, как подстреленная!... Понял, да?
-- Ладно! -- смеюсь я. -- Сейчас попробуем...

 
 
Я человек не странный.
То есть, мне действительно так кажется.
Конечно, до "среднестатистического человека" мне тоже далеко. Но я не странный, это точно. С какой стороны ни глянь -- абсолютно нормальный человек. Очень простой и прямой. Как стрела. Сам себя воспринимаю как некую неизбежность -- и уживаюсь с ней совершенно естественно. Неизбежность эта настолько очевидна, что мне даже не важно, как меня воспринимают другие. Что мне до того? Как им лучше воспринимать меня -- это их проблема, а не моя.
Кому-то я кажусь глупее, чем я на самом деле, кому-то -- умнее, чем я на самом деле. Мне же самому от этого -- ни жарко, ни холодно. Ведь образец для сравнения -- какой я на самом деле -- тоже всего лишь фантазия, отблеск моего же представления о себе. В их глазах я действительно могу быть как полным тупицей, так и гением. Ну и что? Не вижу в том ничего ужасного. На свете не бывает ошибочных мнений. Бывают мнения, которые не совпадают с нашими, вот и все. Таково мое мнение.
С другой стороны, есть люди, которых моя внутренняя нормальность притягивает. Таких людей очень мало, но они существуют. Каждый такой человек и я -- точно две планеты, что плывут в мрачном космосе навстречу друг другу, влекомые какой-то очень природной силой, сближаются -- и так же естественно разлетаются, каждый по своей орбите. Эти люди приходят ко мне, вступают со мной в отношения -- для того лишь, чтобы в один прекрасный день исчезнуть из моей жизни навеки. Они становятся лучшими моими друзьями, моими любовницами, а то и моими женами. Некоторые даже умудряются стать моими антиподами... Но как бы ни складывалось, приходит день -- и они покидают меня. Кто -- разочаровавшись, кто -- отчаявшись, кто -- ни слова не говоря (точно кран без воды -- хоть сверни, не нацедишь ни капли), -- все они исчезают.
В моем доме -- две двери. Одна вход, другая выход. По-другому никак. Во вход не выйти; с выхода не зайти. Так уж устроено. Люди входят ко мне через вход -- и уходят через выход. Существует много способов зайти, как и много способов выйти. Но уходят все. Кто-то ушел, чтобы попробовать что-нибудь новое, кто-то -- чтобы не тратить время. Кто-то умер. Но не остался никто. В квартире моей -- ни души. Лишь я один. И, оставшись один, я буду теперь всегда осознавать их отсутствие. Тех, что ушли. Их шутки, их излюбленные словечки, произнесенные здесь, их песенки, что они мурлыкали себе под нос, -- все это осело по всей квартире странной, призрачной пылью, которую зачем-то различают мои глаза.
Иногда мне кажется -- а может, как раз ОНИ-то и видели, какой я на самом деле? Видели -- и потому приходили ко мне, и потому же исчезали. Все они словно бы убедились в моей внутренней нормальности, удостоверились в искренности (другого слова не подберу) моих попыток оставаться нормальным и дальше... И, со своей стороны, пытались что-то сказать мне, раскрыть предо мною душу... Почти всегда это были добрые, хорошие люди. Только предложить мне им было нечего. А если и было что -- им все равно не хватало. Я-то всегда старался отдать им от себя, сколько умел. Все, что мог, перепробовал. Даже ожидал чего-то взамен... Только ничего хорошего не получалось. И они уходили.
Конечно, было нелегко.
Но еще тяжелее -- то, что каждый из них покидал этот дом еще более одиноким, чем пришел. Будто, чтобы уйти отсюда, нужно утратить что-то в душе. Вырезать, стереть начисто какую-то часть себя... Я знал эти правила. Странно, но каждый раз, когда они уходили, казалось, будто они-то стерли в себе гораздо больше, чем я... Почему все так? Почему я всегда остаюсь один? Почему всю жизнь в руках у меня остаются только обрывки чужих теней? Почему, черт возьми?! Не знаю... Нехватка данных. И как всегда -- ответ невозможен.
Чего-то недостает.
Однажды, вернувшись с собеседования насчет работы, я обнаружил в почтовом ящике открытку. С фотографией: астронавт в скафандре шагает по поверхности Луны. Отправителя на открытке не значилось, но я с первого взгляда сообразил, от кого она.
"Я думаю, нам не стоит больше встречаться, -- писала она. -- В ближайшее время я, видимо, выйду замуж за землянина."
Грохот захлопывающейся двери.
ДАННЫХ НЕДОСТАТОЧНО. ОТВЕТ НЕВОЗМОЖЕН. НАЖМИТЕ КЛАВИШУ СБРОСА.
Пустеет экран.
Сколько еще будет так продолжаться? -- думаю я. Мне уже тридцать четыре. До каких пор все это будет твориться со мной?!
Особо я не терзался. Чего уж там -- ясно как день: я сам во всем виноват. Ее уход -- дело совершенно естественное, и я с самого начала знал, что все этим кончится. Она понимала, и я понимал. Только мы все надеялись, что вот-вот случится какое-то маленькое, еле заметное Чудо. Неуловимая случайность, которая перевернет наши жизни вверх дном... Но ничего подобного, конечно же, не случилось. И она ушла. Само собой, от ее ухода мне стало грустно. Однако же, опыт подобной грусти у меня уже был. И я нисколько не сомневался, что переживу эту грусть без особых проблем.
Ведь я всегда ко всему привыкаю...
От такой мысли мне вдруг сделалось тошно. Будто черная желчь разлилась внутри и подступила к самому горлу. Я встал перед зеркалом в ванной и посмотрел на себя. Так вот ты какой -- Я, Который На Самом Деле... Вот и свиделись. Много же ты постирал в себе... Гораздо, гораздо больше, чем ожидал... Лицо в зеркале выглядит старее, противнее, чем всегда. Я беру мыло, тщательно мою лицо и натираю кожу лосьоном. Потом не спеша мою руки и старательно вытираюсь новеньким полотенцем. Затем иду на кухню и, отхлебывая пиво из банки, навожу порядок в холодильнике. Выкидываю сгнившие помидоры, выстраиваю в ряд банки с пивом, проверяю содержимое кастрюль, составляю список, что купить в магазине...
До самого рассвета я просидел в одиночестве, разглядывая луну и гадая: сколько еще это будет твориться со мной? Наступит день -- и я снова встречу кого-то. Все будет очень естественно -- как движенье планет, чьи орбиты пересеклись. И мы снова будем надеяться, каждый сам по себе, на какое-то чудо, выжидать какое-то время, стирать свои души -- и расстанемся, несмотря ни на что...
До каких пор?!...




---