Наталия Бабинцева
Охота на овец как джазовая импровизация.
Связь между Коровой с плоскогубцами и Шумом прибоя, оказывается, самая прямая.Харуки Мураками. Охота на овец. Перевод с японского Дм.Коваленина. - СПб.: Азбука (Библиотека журнала "Иностранная литература"), 397 с.
Пожалуй, только краткие биографические данные, любезно приведенные на обложке издания, могут заставить любопытного молодого человека заглянуть в роман Харуки Мураками с надеждой. Его имя, его творчество в России известны лишь редким знатокам литературы поколения "бит". Изучал драму в университете Васэда. "Хипповал" и "битничал". С 1974 по 1981 год содержал джазовое кафе в Токио, опубликовал два романа. За "Охоту на овец" (третий по счету) получил "Приз Нова" для начинающих писателей. Затем последовала серия новых романов (в том числе и "Dance, Dance, Dance" - продолжение "Охоты..."), дежурная волна призов и признания, миллионные (без преувеличения) тиражи на родине, перевод на английский и издание в Америке. Переводил на японский произведения Фрэнсиса Скотта Фицджеральда, Джона Ирвинга, Трумана Капоте и других американских писателей. Среди возможных влияний - естественно, Джек Керуак. В настоящее время работает в Принстонском университете. На русском - впервые. Об авторе - все.
"Давным-давно жила-была Девчонка, Которая Спала С Кем Ни Попадя... Вот как ее звали". С истории о ней роман начинается и больше к ней не возвращается. И если поддаться обаянию называть людей и предметы на манер Мураками (Хлам Неизвестного Назначения, Подруга с Ушами, Скука Как Она Есть и т.д.), то самого автора легко можно обозвать Человеком, Который Все Смешал В Одну Кучу. Во всяком случае, так кажется очень долго - вплоть до последних страниц романа, когда вся эта абракадабра начинает обрастать смыслами и связями со стремительностью снежного кома (что характерно, происходит это как раз в тот момент, когда Главный Герой спускается со Снежной Горы). Хотя искушенный читатель обо всем догадается сразу, особенно если будет помнить, что имеет дело с профессиональным джазменом. Вся "Охота на овец" строго держится на джазовых приемах. Дана тема (главная - одна), задано еще несколько тем (если это роман, то, как минимум, речь идет о джазовом трио, если не о целой "джаз-банде"), а дальше бесконечное количество импровизаций и вариаций на заданный мотив, которые перемежаются и никогда не повторяются в прежнем (изначальном) виде. В музыке это тоже порой похоже на полную анархию, но надо лишь иметь неплохой слух, чтобы расстаться с этой иллюзией. Вот и роман Мураками рассчитан на тех, Кто Много Читал, то бишь на нормальных интеллектуалов. Если это иметь в виду, то связь между Человеком Со Странностями, Коровой с плоскогубцами, Вселенной глазами Червяка, Крысой, Овцой, Ушами, Шумом прибоя и прочим Хламом Неизвестного Назначения, оказывается, самая прямая. Если верно, что "все это джаз", то тема Девчонки, Которая Спит С Кем Ни Попадя на очередном витке импровизации может легко превратиться в тему Девчонки С Ушами (которая, впрочем, тоже спит с кем попало) и даже Коровы с плоскогубцами, о которой никто не знает, спит ли она вообще.
Самое главное в "Охоте на овец" - на запутаться во Времени и временах. Не стоит списывать на счет японской пунктуальности тщательные привязки глав к датам: 25 ноября 1970 года, Июль 1978-го, Сентябрь 1978-го. Потому что если тупо и угрюмо ответить на вопрос "о чем роман-то", то о поколении шестидесятых и о последующей рефлексии шестидесятников надо Всем Тем, Что Случилось После. Тема 60-х задана в короткой и самой одинокой первой главе, вся же ее последующая "раскрутка" окрашена минором Скуки и Ностальгии, перемежающимся патетическим мажором социально-общественной рефлексии. У Мураками (в отличие от многих европейцев) это никогда не выглядит банальным брюзжанием, спасает врожденное японское поэтическое чутье и японская же привычка не называть Вещи Своими Именами. Поэтому в тех местах, где у европейца стоял бы невыносимо занудный гундеж на темы свободы личности и неизбежности закона, у Мураками - забетонированный участок моря с небоскребами под дождем плюс девушка, у которой до сих пор в ушах шум прибоя, и она от этого тихо сходит с ума, сидя в своем конструкторском бюро. И всего-то разговору на два-три точных образа. По сути, вся мистически-детективная история с овцой (взятая из китайской мифологии), которая вселяется в человека, выселяется из человека, вселяется-выселяется и т.д... пока не заляжет спать, - это по-японски деликатный обходной маневр и нежелание прямо говорить о тех вещах, о которых европейцы галдят и галдели с высоких трибун. О Свободе и Воле, об Анархии, Демократии, Выборе, Законе, Индивиде... "О чем же нам петь еще?"
Конечно, нормальный рациональный человек должен постепенно одуреть от бесконечных "космических" ушей и "вселенских" овец Мураками, но во всем этом у японского писателя присутствует тот необходимый момент прикола и должная доля абсурда, которые спасают положение. В этом и обаяние романа. Плюс горький дым джазовых кафе, неисправные музыкальные автоматы, беспорядочный секс, разбитные девчонки, холодное пиво, разговоры до утра, философствование, праздность, дорога и прочие необходимые для поэтического повествования атрибуты. Читать порой непросто - это, скорее, Эрик Долфи, чем Дюк Эллингтон.