Часть вторая
ИЮЛЬ 1978 Г.
1. 16 ШАГОВ И ПРАВИЛА ИХ ПРОХОЖДЕНИЯ
-
"Чш-ш-ш!..." - шипит мне в спину компрессор лифта, и я медленно закрываю
глаза. Собираю ошметки мыслей - и делаю: шестнадцать шагов по коридору
прямо к двери квартиры. С закрытыми глазами. Ровно шестнадцать ╜ ни больше
ни меньше. От выпитого виски голова шумит и болтается, как на вывернутых
шурупах; никотиновой вонью сводит язык во рту.
-
И все же, как бы ни был пьян, я всегда способен вот на эти шестнадцать
шагов: закрыв глаза - и прямо, как по натянутой проволоке. Механический
навык, результат долгих лет тренировки. Когда бы ни пришел домой вдрабадан
- каждый мускул спины непременно распрямляет фигуру, голова подымается,
и легкие решительно вбирают в себя утренний воздух со слабым запахом цементного
коридора. И вот тогда, наконец, я закрываю глаза и делаю свои шестнадцать
шагов по прямой из клубов хмельного тумана.
-
С тех пор, как я вооружился Правилом Шестнадцати Шагов, меня даже удостоили
титула: "Наш Самый Приличный Алкаш". Быть им вовсе не сложно. Главное
- признаться себе: "Я пьян, это факт!" - и воспринимать этот факт как
реальность. Никаких тебе "но", никаких там "однако", "все-таки" и "тем
не менее". Просто: "Я ПЬЯН" - и все тут.
-
И покуда со мной это Правило, я всегда буду оставаться самым безоблачным
пьяницей, алкашом без проблем. Ранним жаворонком выпархивать из гнезда
поутру - и последним вагоном до отказа нагруженного поезда переваливать
через мост и скрываться в ночном тоннеле...
-
Пять, Шесть, Семь...
-
Задержавшись на восьмом шаге, я открываю глаза и делаю глубокий вдох. Легкий
звон в ушах. Так, качаясь под ветром, позвякивает ржавая колючая проволока
на морском берегу. Как давно уже не был у моря... 22 июля, 6:30 утра. Идеальная
пора, идеальное время суток, чтоб любоваться морем. Песчаные пляжи еще
никто не успел загадить. Песок у кромки прибоя ╜ весь в следах птичьих
ног, будто ветер рассыпал по берегу иглы хвои с неведомых сосен...
-
Море?!
-
Снова трогаюсь с места. Про море - забыть... Эта штука давно уже канула
в прошлое.
-
Сделав шестнадцатый шаг, я останавливаюсь, открываю глаза - и прямо перед
собой, как всегда вижу круглую ручку двери. Вынимаю из ящика газеты за
последние два дня и пару конвертов, зажимаю почту под мышкой. Выудив из
лабиринтов кармана связку ключей, зажимаю ее в руке и какое-то время стою,
прислонившись лбом к холодной железной двери квартиры. За ушами вдруг ╜
слабый, но отчетливо-резкий щелчок. Все мое тело ╜ как вата, насквозь пропитавшаяся
алкоголем. Сравнительный порядок только где-то внутри головы.
-
Черт бы меня побрал...
-
Сдвинув дверь на несчастную треть, я с трудом протиснулся в щель и затворил
за собой. Прихожая была мертва. Мертвее, чем от нее ожидалось.
-
Тут-то я и осознал их присутствие. Красных башмачков у меня под ногами.
Моих старых знакомых. Приютившись между моими заляпанными грязью теннисными
туфлями и дешевыми пляжными сандалиями, окутанные тишиной, будто слоем
тончайшей пыли, они смотрели на меня каким-то рождественским подарком,
который вдруг не по сезону свалился с неба.
-
Она сидела, распростершись грудью на кухонном столе. Лицо на сплетенных
запястьях, профиль под каскадом густо-черных волос. Дорожка незагорелой
кожи пробегала под волосами от шеи к затылку. Под мышкой, из открытого
рукава полотняного платьица, какого я раньше не видел на ней, едва различимо
проступала полоска лифчика.
-
Я стаскивал пиджак, стягивал черный галстук, расстегивал часы на руке.
Она не шелохнулась ни разу. Глядя на ее спину, я вспомнил прошлое. Свое
прошлое - до того, как я встретил ее.
-
- Эй... - попытался позвать я. Собственный голос показался мне совершенно
чужим. Словно откуда-то издалека его доставили его по заказу для этого
случая. Как и следовало ожидать, ответа не было.
-
Она казалась спящей. Или плачущей. Или мертвой.
-
Сев за стол напротив нее, я стиснул пальцами веки. Свежий солнечный луч
разрезал крышку стола пополам: я - на свету, она - в полупризрачных сумерках.
У сумерек не было цвета. На столе громоздился горшок с пересохшей геранью.
За окном кто-то выплеснул воду на улицу: звонкий шлепок воды о дорогу -
и запах сырого асфальта.
-
- Кофе выпьешь?...
-
Как и прежде, молчание.
-
Убедившись, что ответа не будет, я встал, насыпал в кофемолку зерен на
пару порций, включил транзистор. Когда кофе был уже смолот, я вдруг вспомнил,
что на самом деле хотел выпить чаю со льдом... Вспоминать все задним числом
давно уже стало частью моей натуры.
-
Транзистор выплескивал песню за песней - по-утреннему беззубый, ненавязчивый
попс. Слушая эти песни, я вдруг ощутил, что в этом мире, пожалуй, так ни
черта и не изменилось за прошедшее десятилетие. Ни черта, кроме имен певцов
и названий песен. Да кроме, пожалуй, еще того, что я прожил десяток лет.
-
Проверив чайник: вскипел, я выключил газ и, выдержав тридцать секунд, чтобы
унялись пузыри, начал лить кипяток на кофейную пыль. Ошпаренная, она вобрала
в себя сколько могла - и, набухая неспешно, разнесла по комнате свой согревающий
запах.
-
За окном вразнобой стрекотали цикады.
-
- Ты что, с самого вечера здесь?.. - спросил я, продолжая держать в руке
чайник.
-
Разметавшиеся по столу и, казалось, замершие навеки, ее волосы вдруг еле
заметно дрогнули в ответ.
-
- Меня дожидалась?...
-
Снова молчание.
-
От палящих лучей вперемежку с клубами пара в кухне сделалось душно. Я задвинул
вентиляционное окошко над раковиной, щелкнул кнопкой кондиционера и поставил
на стол чашки с кофе.
-
- Пей давай, - сказал я. Голос понемногу становился снова моим.
-
- ...................
-
- Лучше тебе это выпить.
-
Прошло еще добрые полминуты, прежде чем она медленно, как-то механически
подняла лицо от стола - и застыла опять, упершись бессмысленным взглядом
в горшок с пересохшей геранью. Чуть намокшие от слез паутинки волос прочеркивали
на щеке три-четыре беспорядочных штриха. Аура едва уловимой влаги расходилась
от нее волнами по комнате.
-
- Не беспокойся, - сказала она, - реветь здесь никто не собирался.
-
Я вытянул из пачки салфетку; беззвучно высморкавшись, она нервно убрала
с лица налипшие волосы.
-
- Я, вообще-то, собиралась уйти до того, как ты вернешься. Не хотела встречаться.
-
- Но потом, я вижу, раздумала?
-
- Вовсе нет. Просто... расхотелось куда-то еще идти. Но ты не волнуйся,
я уже ухожу.
-
- Да ладно... Кофе хоть выпей.
-
Под сводку дорожно-транспортных происшествий я отхлебнул кофе, затем взял
ножницы и вскрыл два пришедших конверта. В одном - извещение из мебельного
магазина: скидка цен на 20 процентов при покупке в такой-то срок. Во втором
оказалось письмо, читать которое не хотелось, от приятеля, вспоминать о
котором желания тоже не было. Я смял конверты, бросил в корзину с мусором
и принялся догрызать остатки галет. Она, не отнимая губ от чашки, стиснув
ее в ладонях, точно пытаясь согреться, пристально наблюдала за мной.
-
- Там салат в холодильнике...
-
- Салат? - Я поднял голову и уставился на нее.
-
- Помидоры с фасолью. Других не было. Огурцы твои испортились, я выкинула...
-
- М-м-м...
-
Я достал из холодильника большую салатницу из голубого окинавского стекла
и вылил туда остававшиеся в бутылке пять миллиметров приправы. От помидоров
с фасолью осталась одна сплошная озябшая тень. Вкус отсутствовал напрочь.
Вкуса также не оказалось ни в галетах, ни в кофе. Видимо, из-за яркого
утреннего света. Утренний свет вечно все разлагает на составные. Я извлек
из кармана сигареты, смятые в кашу, и прикурил от спичек, происхождение
которых не помнил. Сигарета захлюпала при затяжке, как высыхающий мыльный
пузырь. Сиреневый дым растекся в утренних лучах абстрактными узорами.
-
- Я ездил на похороны. Потом все закончилось - поехал на Синдзюку, пил
до утра в одиночку...
-
Откуда-то в комнату прокралась кошка, протяжно зевнула и игриво прыгнула
к ней на колени. Она запустила руку в шерсть и несколько раз почесала кошку
за ухом.
-
- Не объясняй ничего, - сказала она. - Это уже меня не касается.
-
- А я ничего и не объясняю. Так... болтаю о чем-нибудь.
-
Она чуть пожала плечами, и шлейка лифчика исчезла, утонув в вырезе рукава.
На лице ее не было ничего, что я бы назвал выражением. И я вспомнил картину,
которую видел когда-то давно - фотографию города, опустившегося на дно
моря.
-
- Мы знали друг друга раньше. Хотя и не очень близко... Вы не были знакомы.
-
- Вот как?...
-
Кошка на ее коленях потянулась, вытянув лапы во всю длину, и с легким шипением
выпустила воздух из легких.
-
Я молча смотрел на огонек сигареты.
-
- От чего смерть?
-
- Сбило машиной. Переломы в тринадцати местах.
-
- Женщина?...
-
- Угу.
-
Закончилась семичасовая сводка дорожно-транспортных происшествий, и по
радио вновь забренчал незатейливый рок-н-ролл. Она поставила чашку на блюдце
и посмотрела мне в глаза.
-
- Интересно... Я умру - ты так же напьешься?
-
- Пил я вовсе не из-за похорон. Ну, разве что, первую пару рюмок...
-
За окном разгорался новый день. Новый и жаркий день. В окошке над раковиной
заискрился далекий пейзаж ╜ сбившиеся в кучку небоскребы. Сегодня они сияли
гораздо ярче обычного.
-
- Выпьешь прохладного?
-
Она покачала головой.
-
Я достал из холодильника банку колы и выпил залпом до дна.
-
- Девчонка, которая давала кому угодно... - сказал я. Словно соболезнование
выразил: "При жизни усопшая вечно спала с кем попало..."
-
- А это зачем мне рассказывать? - спросила она.
-
Зачем? Я и сам не знал.
-
- Так, и что из этого?.. Прямо-таки всем подряд?
-
- Ну да.
-
- Но тебе-то - дело другое, не так ли?
-
Ее голос вдруг странно звякнул жесткими нотками. Я поднял глаза от тарелки
с салатом и сквозь ветки засохшей герани посмотрел ей в лицо.
-
- Почему ты так думаешь?
-
- Ну, не знаю, - очень тихо сказала она. - Ты совершенно другого склада.
-
- Другого склада?
-
- У тебя такая особенность... Как в песочных часах. Когда весь песок высыпается,
обязательно кто-то их переворачивает - и все сначала...
-
- Что, действительно?...
-
Ее губы дрогнули в странной полуулыбке - и сделались вновь бесстрастными.
-
- Я пришла за вещами... Пальто зимнее, шапка и все остальное. Я там собрала
все в ящик. Будут руки свободны - донеси до рассылки, ладно?
-
- Да я домой к тебе завезу...
-
Она тихо покачала головой:
-
- Не стоит. Я не хочу, чтобы ты приходил. Понятно?
-
И правда. Я совсем забылся и болтал уже то, чего в виду не имел.
-
- Адрес ты знаешь, так ведь?
-
- Да уж, знаю...
-
- Ну, тогда у меня все. Извини, что так засиделась...
-
- Как с бумагами? Больше ничего не надо?
-
- Да, уже все закончилось.
-
- Даже смешно, как все просто, а? Я-то думал, будет столько возни...
-
- Всем так кажется, кто с этим еще не сталкивался. На самом деле оказывается
очень просто... Когда все уже позади. - Она еще раз почесала кошку за ухом.
- Разведись второй раз - и ты уже ветеран...
-
Кошка зажмурилась, потянулась и затихла, пристроив голову на ее руке. Я
сложил чашки и салатницу в раковину, потом чеком из магазина, как веником,
смел галетное крошево со стола. Яркое солнце больно кололо глаза.
-
- Я список оставила - там, на твоем столе... Где какие бумаги лежат. Дни,
когда забирают мусор. Ну, и все остальное. Если что непонятно, звони...
-
- Да, спасибо.
-
- Ты хотел детей?
-
- Нет, - сказал я. - Детей не хотел.
-
- А я колебалась все время. Но раз все вот так - то и слава Богу, правда?
Хотя, как ты думаешь - может, как раз с детьми все было бы по-другому?
-
- Ну, куча народу разводится и при детях.
-
- Да, наверное...- сказала она, вертя в пальцах мою зажигалку.- А я и сейчас
люблю тебя. Только дело совсем не в этом... Я прекрасно все вижу сама.
2. ИСЧЕЗНОВЕНИЯ
(ее самой, ее фотографий и ночной сорочки)
-
После ее ухода я выпил еще одну банку колы, потом принял горячий душ и
побрился. Что бы ни брал я в руки: мыло, крем для бритья - все кончалось,
шампуня оставалось на донышке.
-
Я вышел из душа, причесался, освежил кожу лосьоном и вычистил уши. Затем
поплелся на кухню и разогрел оставшийся кофе. За столом напротив меня никого
уже не было. Взгляд мой споткнулся о стул, не котором больше никто не сидел,
и я вдруг ощутил себя малым ребенком, который остался один на улице странного,
фантастического города, что я видел когда-то на фасетной картинке... Впрочем,
что говорить, - я давно уже не ребенок. Без единого проблеска мысли в мозгу
я долго, глоток за глотком, отхлебывал кофе, пока не выпил весь, потом
просидел без движения еще какое-то время и, наконец, закурил.
-
Удивительно: я провел без сна ровно сутки, но спать совсем не хотелось.
Тело пронизывало усталостью, и лишь голова, как дрессированное морское
животное, еще оставалась на плаву и в попытках спасти утопающее сознание
все выписывала над несчастным круги по воде безо всякого толку.
-
Глядя на пустой стул напротив, я вспомнил историю, вычитанную однажды у
какого-то американца. Человек, от которого ушла жена, несколько месяцев
кряду не притрагивался к ночной сорочке, оставленной ею на спинке стула
в столовой... Подумав еще немного, я решил, что идея, в общем, не так и
плоха. Вряд ли, конечно, это как-то поможет - но все лучше, чем глазеть
на горшок с пересохшей геранью... Да и кошка наверняка вела бы себя спокойнее,
если бы в комнате остались какие-то вещи жены.
-
Зайдя в спальню, я принялся открывать, один за другим, ящики ее шкафа;
все оказались пусты - хоть шаром покати. Старый изъеденный молью шарфик,
пакетик с порошком от моли да три пустых вешалки - вот и все, что я там
обнаружил. Она выгребла все подчистую. Все склянки-пузырьки с парфюмерией,
беспорядочной россыпью загромождавшие узенький туалетный столик, все ее
пудры-помады-тени, зубные щетки, фен, все эти ее лекарства неизвестного
назначения, тампоны-салфетки и прочая гигиеническая дребедень, вся ее обувь
- от тяжелых зимних ботинок до сандалет и домашних тапочек, коробки со
шляпами; занимавшие целый ящик сумочки и ридикюли, портфели и портмоне,
все с такой тщательностью рассортированное нижнее белье и чулки, ее письма
- все, от чего мог исходить хоть слабый ее запах, растворилось бесследно.
Мне почудилось даже, будто все свои отпечатки пальцев она забрала с собой.
Книжный ящик и полка с пластинками опустели на треть: кое-что покупала
она сама, кое-что дарил я. Из альбомов были вырваны все ее фотографии.
Везде, где нас снимали вдвоем, ее часть снимка оказывалась аккуратно отрезанной,
"мои" же половинки остались на прежних местах. Совершенно нетронутыми я
нашел лишь те снимки, где я один, а также пейзажи и портреты животных.
Три альбома с постранично отредактированным человеческим прошлым: я был
оставлен в нем один, как перст, на фоне гор, рек, оленей и кошек. Как если
бы я с самого рождения был один, прожил в одиночку всю жизнь до сих пор
- и теперь приговорен к одиночеству до скончания века... Я захлопнул альбом
и выкурил две сигареты подряд.
-
С одной стороны, думал я, - могла бы и оставить после себя хоть ночную
сорочку. С другой стороны - все это, конечно же, ее личное дело, и не мне
предъявлять претензии. Решение не оставлять ничего она приняла сама. Мне
оставалось лишь принять это к сведению. Иначе говоря, ее замысел удался:
все, что мне действительно оставалось теперь, - это убедить себя,
что ее просто не существовало с самого начала.
-
Ну, а раз ее не было - откуда взяться сорочке?...
-
Я залил водой пепельницы, выключил транзистор и кондиционер, отогнал заскочившую
еще раз в голову мысль о ночной сорочке и поплелся спать.
-
Уже месяц прошел с тех пор, как я получил развод и она съехала, переселившись
в другую квартиру. Месяц безо всякого смысла. Месяц тягуче-безвкусный,
как растаявшее желе. Никаких перемен не ощутил я за это время - да, собственно,
ничего и не изменилось.
-
Я просыпался в семь, варил кофе, поджаривал в тостере хлеб, уходил на работу,
ужинал в городе, пропускал пару-тройку бутылок сакэ,
возвращался домой, час читал что-нибудь в постели, затем гасил свет и засыпал
до следующего утра. По субботам и воскресеньям вместо работы я уходил с
утра шататься по ближайшим кинотеатрам и добивал бестолковое время до вечера,
как только мог. А вечерами - как всегда: одинокий ужин, сакэ, час с книгой
в постели и сон. Монотонно-безлико - так некоторые люди заштриховывают
черной пастой день за днем в настенном календаре - прожил я этот месяц.
-
Она исчезала из моей жизни - и, я чувствовал, с этим уже ничего не поделаешь.
Что случилось, то и случилось. Хорошо ли, плохо ли прожиты были эти наши
четыре года вдвоем, уже совершенно не важно. Все выпотрошено - как в фотоальбомах.
-
Совершенно не важно и то, что она уже давно и регулярно спала с моим другом,
и в один прекрасный день я даже застал их вдвоем, нагрянув к нему случайно.
От таких вещей не застрахован никто, они часто случаются в жизни, и если
уж ей довелось во все это вляпаться, то я ни в коей мере не считал это
чем-то особенным. В конечном итоге, это только ее проблема...
-
- В конечном итоге, это только твоя проблема, - сказал я.
-
В тот воскресный июньский полдень, когда она заявила, что хотела бы развестись,
я стоял перед ней, крутя на пальце жестяное колечко от пивной банки.
-
- То есть, тебе все равно? - как-то очень отчетливо спросила она.
-
- Нет, мне не все равно, - ответил я. - Я всего лишь сказал, что это -
твоя проблема.
-
- Если честно, мне не хочется с тобой расставаться, - произнесла она, выдержав
паузу.
-
- Ну и не расставайся.
-
- Но если с тобой - то ведь ни черта не получится!
-
Она не прибавила к сказанному ни слова, но мне кажется, я понял, что она
имела в виду. Через несколько месяцев мне стукнет тридцать. Ей, тоже вскорости
- двадцать шесть. Впереди нас ждала куча проблем, а нажили мы до сих пор
буквально какие-то крохи. Фактически - ноль. Сбережения были подчистую
проедены за четыре года вдвоем.
-
Почти полностью виноват в этом был я. Мне, наверное, вообще не следовало
жениться. По крайней мере, ей-то уж точно не следовало выходить за меня.
-
Еще в самом начале ей взбрело в голову считать себя натурой "общительной",
меня же - типом замкнутым и нелюдимым. Так, сравнительно удачно, мы и стали
играть эти роли. Но за то время, пока мы и вправду верили, что сможем так
очень долго, - вдруг что-то сломалось. Что-то очень неуловимое, но чего
уже не исправить. Мы зашли в очень мирный, спокойный тупик и просто тянули
время. Это был наш конец. Я действительно стал для нее уже конченым человеком.
Пусть даже у нее осталось сколько-то любви ко мне - дело было уже не в
этом. Мы слишком привыкли играть наши роли друг перед другом. Я уже ничего
не мог ей дать. Она чувствовала это инстинктом, я понимал из опыта, но
ни в том, ни в другом спасения больше не было.
-
И вот теперь вместе со всеми своими сорочками она исчезла из моей жизни
навеки. Что-то забудет память. Что-то скроется с глаз. Что-то умрет. В
этом не должно быть особой трагедии.
-
24 июля, 8:25 утра...
-
Бросив взгляд на цифры электронных часов, я провалился в сон.