Издавать японца Харуки Мураками в России боялись. Думали, что напрасно потратят деньги. Оказалось, не напрасно. Мураками в России полюбили все и, кажется, надолго. За то, что, поедая гамбургеры, герой Мураками остается человеком вне системы
Анна Старобинец
Я поднялся на верхний этаж небоскреба-отеля, зашел в просторный зал и заказал себе "Хайнекен". Прошло минут десять, прежде чем пиво наконец принесли. Все это время я просидел в кресле, положив руку на подлокотник, подперев щеку и закрыв глаза. Совершенно ни о чем не думалось. С закрытыми глазами я еще отчетливей слышал странный шум - как если бы несколько сотен гномиков старательно подметали мне голову вениками. Они все мели, мели, и, похоже, не собирались заканчивать. Никто из них даже не думал воспользоваться совком. Принесли пиво, и я в два глотка опорожнил бутылку. Потом уничтожил весь поданный на закуску арахис. Веники в голове унялись.
"Охота на овец"С Харуки Мураками, популярнейшим писателем современной Японии, мы познакомились только год назад, когда в издательстве "Амфора" вышел его роман "Охота на овец" (1988). Издавали роман без особого энтузиазма и, не найдись тогда спонсор, не издали бы вовсе. Еще бы: восточная экзотика, кимоно-икебаны. Судьба таких книг - пылиться на прилавках да изредка развлекать совсем уж избалованных читателей. Однако расчеты не оправдались: роман неожиданно стал бестселлером, равно как и вышедший вскоре сиквел "Dance, dance, dance". В России Мураками полюбили сразу и навсегда, как давно уже полюбили на Западе. За то, что он "свой", за то, что в книгах его есть что-то неуловимо восточное, но герои едят не суши, а гамбургеры и пьют пиво "Хайнекен" вместо саке.
А вот в Японии все оказалось сложнее. Совершенно безобидная проза Мураками, в которой, казалось бы, нет ничего вызывающего, на родной почве приобрела оттенок чуть ли не скандальный. О людях, подобных Мураками и его персонажам, в Японии часто говорят: "маслоеды" или "воняющие маслом". Так в стране, где не принято есть молочные продукты, традиционно называли чужаков, пришедших с Запада.
"Маслоедская" проза Мураками появилась в начале восьмидесятых. Так называемая "Трилогия крысы" ("Слушай песню ветра", "Пинбол 1973" и "Охота на овец") немедленно разделила японских читателей на два враждующих лагеря: брюзжащих "отцов", обвинивших Мураками в неверности традициям, и восхищенных "детей", которые с удовольствием принялись играть в западные игрушки.
Пережив в юности бурное увлечение политикой (в конце шестидесятых Мураками был активным членом "Всестуденческого конгресса разногласий" и участником многих студенческих бунтов) и не менее бурное увлечение рок-музыкой, Харуки Мураками, сын преподавателя японского языка и литературы, несколько лет заправлял собственным джаз-баром и лишь потом принялся писать. Причем так, словно традиционные японские жанры ему не знакомы и ни о каких дзуйхицу или сисесэцу он знать не знает. Отказавшись от развернутых описаний природы, безликих женщин и восторженных гимнов абстрактной красоте, он перенес действие своих романов в пыльные задымленные города, в бары и "макдоналдсы", в подозрительные гостиницы и уходящие в пустоту лифты. Его женщины чувственны и властны, его мужчины неамбициозны и зачастую нелепы. Его персонажи общаются с потусторонними силами, но это не мешает им быть полноправными членами общества потребления и под ненавязчивый аккомпанемент "Битлз" и "Бич Бойз" поглощать бесконечные сникерсы и чипсы. Гипертрофированная вежливость, чайные церемонии и вассальная преданность своему начальнику и фирме напрочь забыты. Фирма здесь нужна разве что для того, чтобы списывать на ее счет "левые" расходы - поход в ресторан, ящик пива и девочек на дом. Есть отчего брезгливо поморщиться старшему поколению и о чем помечтать младшему.
Вместо хорошо отработанной системы пожизненного найма, дома в рассрочку и расписанного по минутам трудового дня Мураками предлагает японской молодежи совсем другую реальность - сказочные миры с тайнами и оборотнями и нового героя - аутсайдера, забывшего об амбициях, запутавшегося в сновидениях.
Человек, от лица которого ведется повествование в "Охоте на овец" и "Dance, dance, dance", - настоящий маргинал. Безработный ресторанный критик, который только что развелся с женой и зачем-то отправился в абсурдное и безнадежное путешествие - на поиски какой-то Овцы со звездой на спине. Ни найти, ни увидеть, ни понять ее невозможно - она только дразнит его, опухолью въедается в головы друзей, зовет голосами любимых женщин. А он послушно и спокойно идет на зов по запутанным лабиринтам. Куда идет? В глубь себя.
Танец овцы И наконец я услышал это. Неестественно громкий шорох. Будто ворошили огромную кучу тряпья. Кто-то тяжелый поднялся с пола. И раздались шаги. Медленно-медленно они приближались ко мне. То ли в шлепанцах, то ли приволакивая ноги - шур-р-р! шур-р-р! - что-то страшное двигалось прямо на меня. Что-то нечеловеческое.
"Dance, dance, dance"
О жанре, стиле и, главное, о смысле произведений Мураками давно уже ведутся споры. Одни говорят: это фэнтэзи - с придуманными мирами, фантастическими существами и собственной мифологией. Другие: мистический детектив - с погонями, загадочными убийствами и провалами в параллельные миры. Третьи утверждают: роман-аллегория, который нужно читать между строк. "Джазовый дзэн", "дзэнопыйджем" - полушутя, полусерьезно пишут критики. Сам Мураками ситуацию не проясняет: среди своих литературных "учителей" он перечисляет самых разных писателей - Кобо Абэ, Трумэна Капоте, Фицджеральда, Достоевского...
Кто такая, собственно, эта Овца - непонятно. Символ авторитаризма и коллективного сознания, странная галлюцинация, темное альтер эго? Наверное, это и неважно. В книгах Мураками каждый может увидеть все, что угодно - социальную сатиру или отголоски древних восточных мифов, пьяных полураздетых женщин или людей с головами животных.
От обычных фэнтэзийных триллеров романы Мураками отличаются в первую очередь тем, что в них борьба ведется не с внешним врагом. Здесь вообще нет Добра и Зла как таковых. Есть только Непознанное, Оно - не снаружи, а в собственной голове. Мураками - индивидуалист. И не потому, что японскому коллективному сознанию он противопоставляет хваленую западную свободу личности. Массовая культура свойственна США ничуть не в меньшей степени, чем Японии. Вес эти западные "штучки" в книгах Мураками - не более чем аранжировка, элемент декорации. Сам же он, как правило, стоит за рамками массовости и восточной, и западной, и герои его ищут свое место не в обществе, а в себе самих.
В "Охоте на овец" загадочный Человек-овца удаляется от людей, политики и войн, чтобы в заброшенном гостиничном номере заняться самым важным делом: соединить вместе "разорванные провода" человеческой жизни, и который раз попытаться понять, "в чем смысл". И в последующем "Dance, dance, dance" через многочисленные фильтры сноп, пьяных разговором, восточных мудростей и американских банальностей выкристаллизуется наконец элементарная истина: не надо ничего загадывать и искать рациональное объяснение всему, если ты потерял все, "просто танцуй, не останавливайся, танцуй".
Секрет молодости Троцкий взял погибших оленей на руки - и сквозь подступившие слезы дал в своей душе клятву. Он сказал: я непременно приведу эту страну к справедливости и к идеалам. И еще к революции. По сей день на Красной площади стоят эти четыре оленя, отлитые в бронзе. Если вы приедете в Москву и субботним утром придете на Красную площадь, то наверняка сможете увидеть освежающее душу зрелище: краснощекие школьники, выдыхая белый пар, чистят оленей швабрами.
"Пинбол 1973"После недавнего выхода в издательстве "Эксмо-пресс" первых двух частей "Трилогии крысы" - романов "Слушай песню ветра" (1979) и "Пинбол 1973" (1983) - стало ясно, почему издание Мураками в России началось сразу с третьей, заключительной части. По сути дела, "Охота на овец" - его первая полноценная вещь. С продуманным сюжетом, четким началом и концом. В романах "Слушай песню ветра" и "Пинбол" цельной структуры нет. Их и романами-то назвать сложно - скорее, это серия расплывчато-ностальгических зарисовок о ранней юности.
По утверждению Мураками, главный герой книг - тот же "я", что в "Охоте на овец" и "Dance, dance, dance", только значительно моложе. Это и побуждает, несмотря на некоторую наивность и "рассыпчатость" текста, прочесть предысторию от корки до корки - подобные воспоминания всегда интересны, если речь идет о знакомом человеке.
Поклонников писателя первые части трилогии, возможно, сильно удивят. "Своего" Мураками они узнают не сразу: "Песню ветра" и "Охоту на овец" разделяет интервал в десять лет. Главные герои еще не успели стать асоциальными, бросить работу и заняться отловом овец и привидений. Их пока интересуют вполне "земные" вещи - автомобили, автоматы для игры в пинбол, классовые разборки: "Все богатые - говнюки! Они ведь, сволочи, сами ничего не могут. Как увижу богатую харю, так прямо с души воротит".
Но, несмотря на весь свой юношеский задор, герои Мураками уже в первых книгах одиноки. В суете японских мегаполисов они чувствуют себя заблудившимися детьми, очередным потерянным поколением. Утешить этих детей почему-то некому - поколение отцов ни в "Пинболе", ни в "Песне ветра" не представлено. Упоминание о родителях проскальзывает лишь однажды - когда во время свидания герой рассказывает своей подруге, что каждый день обязан чистить обувь отцу.
Приходится утешать друг друга самим. Выслушивать истории из жизни, укутывать в одеяло, заключать в объятья. И при этом не любить (любить они почему-то не способны), а именно жалеть, оставаясь при этом такими же одинокими. Вот и выстраиваются все в странную цепочку: несчастная кошка с тремя лапами выслушивает ночами своего хозяина, бармена-китайца. Бармен-китаец выслушивает по вечерам посетителей бара. Посетители бара выслушивают по утрам совершенно чужих женшин, неизвестно как оказавшихся в их постели.
Тем не менее происходящее в обоих романах представляется скорее комичным, чем печальным. Тоска в них то и дело сменяется шуткой, оборачивается абсурдом, глуповатым розыгрышем. Мураками убежден, что юность - это не столько факты биографии, сколько вымысел. В этом "Слушай песню ветра" и "Пинбол" очень похожи на повесть американца Трумэна Капоте "Другие голоса, другие комнаты". Там воспоминания о детстве просто кишат ребяческими страхами. И страхи эти с каждой страницей разрастаются, уверенно вмешиваются в реальные события, прикидываются полноправными персонажами - чернокожей служанкой со шрамом на шее, подозрительной старухой, заглядывающей в окно, таинственным мистером Рандольфом, который "любит мертвых птичек, особенно с красивым пером". У героев Мураками страхов меньше - больше мечтаний и нелепых фантазий. Поэтому и нет здесь никаких родителей, игральные автоматы умеют разговаривать, на Красной площади красуются олени, а студенты на каникулы ездят домой, на Марс.
Овцы превращаются в волков Сначала монгол быстрым движением сделад ножом надрез на правом плече Ямамото и стал сверху стягивать кожу с руки. Он проделывал это медленно, осторожно, почти с любовью. Русский офицер был прав: его мастерство граничило с искусством. И вот живодер уже стянул с правой руки Ямамото всю кожу одним тонким листом и передал стоявшему рядом солдату. Тот принял ее кончиками пальцев, расправил и стал поворачивать в руках, чтобы всем было видно. Кожа капли за каплей сочилась кровью."Хроники заводной птицы"
Очередной роман Мураками "Хроники заводной птицы" (1994), вышедший недавно в издательстве "Независимая газета", открывается сценой приготовления обеда - совершенно неотличимой от тех, что в изобилии присутствовали в предыдущих книгах: "Когда зазвонил телефон, я варил на кухне спагетти, насвистывая увертюру из "Сороки-воровки" Россини, которую передавали по радио. Идеальная музыка для спагетти".
Ну вот и наш старый знакомый! От мысли, что он благополучно переместился из "Трилогии крысы" и "Dance, dance, dance" в новый 760-страничый роман, становится немного не по себе. Вот сейчас из спальни выйдет, потягиваясь, кот, а в трубку будет выразительно молчать незнакомка из параллельного мира. Все как раньше - привычный уют напополам с мистикой. Невольно задумываешься, не постигла ли Мураками судьба Милорада Павича, чей "Хазарский словарь" в свое время стал настоящим открытием, "Пейзаж, нарисованный чаем" - романом, в котором "выдержан стиль", а все последующие книги слились в однообразное постмодернистское месиво перепевов и повторений.
У Мураками многие сюжетные ходы и образы действительно кочуют из книги в книгу. Очень уж он любит пересохшие колодцы, заброшенные гостиницы, невинных девочек-нимфеток с экстрасенсорными способностями и всяких невиданных зверушек. Все это есть и в "Хрониках заводной птицы". Равно как и мистическое путешествие главного героя "на тот свет", и реальность, которая того и гляди развалится на части, если вовремя никто не удержит. Раньше Человек-овца спасал ее от распада, подключая "жизненные провода". Теперь ответственность легла на Заводную птицу, которая "заводит пружину мира".
Однако многое в "Хрониках" изменилось, и в первую очередь - герой, которого мы поначалу принимали за прежнего. Но разве тому пришло бы в голову накинуться на первого встречного и избить его бейсбольной битой до полусмерти - просто так, поддавшись импульсу? Нет, перед нами совсем другой "я" - более замкнутый, нервный, порой жестокий. Цель его "похождений" стала теперь конкретнее: он ищет не какую-то там абстрактную овцу, а сбежавшую из дома жену. И главное - из наблюдателя, поневоле затянутого в водоворот событий, он превратился в их активного участника. Он может принимать решения, спасать, убивать. На его лице красуется большое черное пятно - знак силы.
Само повествование в "Хрониках" тоже меняется, становится жестче. Это уже не уютные книжки, где все страшное происходит как бы "не взаправду", где-то в другом мире. В "Хрониках" реальность страшна, здесь появляется то, чего от Мураками никто не ждал, - кровь. А вместе с ней - Зло, которое теперь может не только душить изнутри, но и подстерегать снаружи. Мураками любовно описывает драки, пытки, расстрелы, изнасилования, смакует подробности, возвращается к одним и тем же кровавым сценам вновь и вновь. Грубая и агрессивная реальность в "Хрониках" не умолимо разрастается, вытесняя все остальное: к каждому герою теперь обязательно прилагается предыстория, жизнеописания всех родственников до пятого колена, воспоминания детства. А мистике остается скромно ютиться где-то на задворках романа. И формула "просто танцуй" в этом новом злом мире уже не действует. Скорее - "борись, бери у мира то, что тебе принадлежит".