В самой середине планеты стоял мальчик. Лет двенадцати. В рэперских штанах и ботинках на толстой подошве.
- Чья это планета, мальчик?
- Это моя планета.
Мальчик повел меня в дом. Он был заброшенным, многоэтажным, типичным для времен тотальной индустриализации Земли. В пустой комнате только самое необходимое - плитка для подогревания пищи, кровать, стол, стул.
- Ты живешь на планете один?
- Я думаю, нет, но я никого никогда не видел.
- А в школу ты ходишь?
- Хожу.
- Кто же тебя там учит?
- Я слушаю ветер, изучаю полет птиц и думаю. Зачем я здесь?
Нам, жителям советской империи, даже в начале 80-х казалось, что только на советской земле построена Система, в которой человек не более чем винтик, гайка или гвоздь. Разрушив эту отвратительную Машину, мы вышли на свободный Запад - и удивились. Система, или, в терминах Харуки Мураками, Машина Производящая Дерьмо, жила и там. Это она превращала свободную любовь в безопасный секс, терпение и терпимость - в политкорректность, а страсть - в безудержное честолюбие.
Но мы застали времена, когда Система поднадоела и стала давать слабину. И все большее число человеческих особей выкарабкивалось из-под ее фундамента, из трещин ее стен и оставалось один на один с вопросами: зачем я здесь и что мне делать теперь, когда я выполз из Системы?
На такие вопросы публично отвечают философы и поэты. Харуки Мураками - из них. Герой его романов - человек изначально внесистемный. Но если до некоторого момента он уживается с ней, то потом вдруг, и нельзя сказать, чтобы при особо трагических обстоятельствах, а скорее просто так, от усталости и несовместимости, он расстается с Машиной Производящей Дерьмо. Теряя при этом все признаки социального благополучия - законную жену, постоянную работу, перспективы на будущее. Что делать дальше и зачем, собственно, жить?
Мураками предлагает два пути, которые, по-видимому, в пределе суть одно и то же. Уединение и уход в собственное подсознание - к Человеку-Овце, умершему другу, в заброшенный колодец к собственным снам. И, простите за банальность и пафос одновременно, - служение окружающим. Не абстрактное, а очень конкретное: девочке-подростку нужен человек, рядом с которым она может просто отдохнуть; жене, изменявшей, ушедшей, но любимой, нужна опора, а значит, ее надо найти и дать знать, что ее ждут; наконец, если уж совсем непонятно, что делать, чтобы оправдать свою жизнь, то надо во чтобы то ни стало найти пропавшего кота.
По схеме Мураками именно походы в подсознание дают наводки к тому, что нет ничего более сильно поддерживающего жизнь, чем конкретное действие, и вовсе не подвиг никакой, не великое свершение, а любое действие - куда толкает жизнь. "Танцуй, не останавливайся, танцуй. Чем хуже тебе, чем меньше ты понимаешь - зачем я здесь, тем более танцуй, так, чтобы удивить окружающих", - советует человеколюбивый Человек-Овца. "Знаешь, что делаю я, когда собираюсь открыть заведение? - продолжает соображение дядя героя, успешный японский ресторатор. - Я встаю на угол, где собираюсь открыть ресторан. И пару месяцев просто смотрю на людей, которые проходят мимо. Я смотрю на тысячи лиц и в конце концов понимаю, нужен ли я им с тем, что я умею".
Схема эта, на мой вкус, абсолютно перпендикулярна тому, чему учила нас Система. Там цель должна быть великой и рациональной, путь к ней просчитан и обеспечен ресурсами. Здесь мы слушаем дыхание ветра, всматриваемся в лица окружающих, не делая выводов, а просто насыщаясь информацией, и рисуем схему своего танца, обращаясь к собственным снам.
Мураками в Японии считают человеком западным. И якобы поэтому он претит отцам и близок детям. Думаю, что конфликт иной. Дети решили, что пора выползать из Системы, и готовы обсуждать любые схемы нового устройства жизни. Событие это, неожиданная мировая популярность соединения иррационального размышления и реального действия, указывает на рождение новой культуры. Тридцать лет назад, когда сам Мураками участвовал в студенческих волнениях, советские войска подавляли восстания в Чехословакии, а англосаксонский мир с ужасом наблюдал за расцветом хиппи, отказ становиться элементами Машины Производящей Дерьмо назывался контркультурой. Сейчас это становится самой культурой.