ЛАНЧ С "FINANCIAL TIMES": ХАРУКИ МУРАКАМИ "Когда шестифутовая жаба посетила дом токийского банковского служащего, они обсуждали дела за чашкой горячего зеленого чая" (из рассказа Х. Мураками "Жаба, которая спасла Токио", 1999. - Д.К.). Мураками рассказывает, как тощий клерк возвращается домой и, обнаружив у входа в дом огромную амфибию, застывает у входа с пакетом свежих овощей и банкой консервированного лосося под мышкой. Мураками - самый популярный из ныне живущих японских писателей - любит писать о еде. Страницы его романов подчас напоминают ресторанные обзоры или кулинарные книги. Если герои пьют виски - нам сообщают марку. Если едят пиццу - мы точно знаем, с чем. Перед тем как сгинуть навеки в мире своего подсознания, герой романа "Страна Чудес без тормозов" со своей ненасытной подругой продираются сквозь меню итальянского ресторана. Я волнуюсь, оказавшись лицом к лицу с Мураками, который так редко дает интервью. Перед нами - изящно сервированный стол с закусками и палочками для еды. В отличие от своих персонажей, которые без разбора поглощают американскую, итальянскую или французскую еду, он выбрал тихий японский ресторан "Тамасака" в глухом токийском переулке. Мы сидим в отдельном кабинете, отделанном деревянными панелями. Он сидит на подушке, ноги при этом держит под столом (японская уступка западной позе) - и объясняет, почему еда играет такую важную роль в его произведениях. Беседа идет на английском, которым он в совершенстве овладел за годы жизни в Европе и Америке. Мураками говорит, что кулинарные предпочтения его персонажей необязательно совпадают с его собственными. "Просто мне нравится детально описывать вещи. Иногда - еду, иногда музыку или одежду", - он проводит рукой по темно-синему, наверняка известного брэнда костюму. ""Чего я не хочу описывать, так это характер, личность". Нередко его критикуют за столь пристальное внимание к незначительным деталям. Но в этом и суть его творчества. Этот мир слишком хаотичен, чтобы можно было понять, каковы люди на самом деле. Его герои - "нормальные люди, такие как вы и я", захваченные водоворотом современной жизни. "Мне кажется, мы все - англичане, американцы, японцы, китайцы - живем в хаосе, полнейшем хаосе, - продолжает он. - И мои истории - про обычного парня, который угодил в странную ситуацию". Может, для того, чтобы не так остро воспринимать эту реальность, его персонажи не расстаются с банкой "Хайнекен" или стаканом "Джек Дэниэлс". В романе "Норвежский лес" (вышедшем в 1987 году и проданном в одной только Японии 4-хмиллионным тиражом), рассказчик беспрестанно напивается, чтобы избавиться от воспоминаний о своей больной девушке. Но реальный Мураками, очень молодой для своих 54 лет, давно стал поборником здорового образа жизни - встает и начинает работать в 4 утра, регулярно бегает марафоны. Отвергает мое предложение выпить пива, собираясь поплавать после ланча, и потягивает то воду со льдом, то ячменный отвар. Большую часть времени его палочки лежат без дела на овальной тарелке. Лишь изредка, собираясь с мыслями, он подцепляет палочками что-нибудь из закусок - говяжьи рулетики с луком, сушеный инжир, кусочек сладкого омлета - и отправляет в рот. Его герои питаются не столь изящно. И уж конечно, не поднимаются на рассвете. Эти неуверенные, меланхоличные бродяги, похожие больше на битников, чем на добропорядочных служащих, в корне противоречат стереотипу японца как отпетого работоголика. Отчего герои его романов кажутся настолько "неадекватными"? Как отвечает их автор, с ранних лет он пытался откуда-нибудь сбежать, вырваться из общественных рамок, - сперва поглощал американскую литературу, потом, бросив учебу, работал в джаз-клубе и наконец совсем покинул страну. В этом его герои - вылитая копия его самого. "Я был черной овцой в семье. Мои родители надеялись, что я вольюсь в Систему, устроюсь в большую компанию, женюсь на хорошей девушке, - рассказывает он, обмакивая кусочек сырого морского леща в соевый соус. - Но мне не нравилось японское общество. Мне было противно здесь жить. И я уехал". Вместе с женой он восемь лет прожил заграницей, в основном в Штатах, где преподавал в Принстоне. "Но когда обрел свободу - не представлял, что с ней делать". Годами изучал Японию со стороны, пытаясь осмыслить, что же это все-таки значит - быть японцем. Шанс разобраться ему представился в 1995 году, когда одно за другим случились землетрясение в Кобэ и газовая атака в токийском метро. "Этот год стал переломным для нашей страны". Не только потому, что экономическое чудо оказалось слишком хрупким. Но еще и потому, что сами японцы вдруг оказались способны травить смертельным газом себе подобных. Он вернулся в Токио, чтобы "чтобы исследовать это в самом сердце Японии - своей, но ставшей чужою страны". Написал "Андерграунд" - блестящую подборку интервью с жертвами газовой атаки. И посвятил книгу тем, кто построил экономическое чудо, столь открыто им самим презираемое. "Я восхищаюсь ими, и одновременно они повергают меня в тоску, - говорит он. - Мне кажется, их жизни абсурдны. Они занимаются уничтожением, они уничтожают себя, понимаете? Они убивают два часа в день на дорогу до своих офисов и вкалывают от зари до зари. Это не по-человечески". Закрытая система секты "Аум" оказалась притягательной для многих. Как считает Мураками, "эти люди вышли из одной системы - и замкнулись в другой, которая показалась им правильнее". Но в итоге они совершили преступление, которому нет оправдания. "Мне кажется, мир становится полем битвы открытых и закрытых систем, - говорит он, вспоминая 11-е сентября. - Но хотя сам я принимаю доводы и тех, и других, в конечном счете мне придется занять сторону открытости". Видимо, к подобному заключению его и привела трагедия в токийском метро. Именно там, в подземелье (часто - в буквальном смысле) разворачиваются психологические драмы его внешне легкомысленных героев, привыкших шататься по барам и одержимых бытовым потребительством. Так, один из его персонажей обнаруживает прямо под Токио мир, населенный ужасными созданиями - жаббервогами. Другой герой большую часть книги проводит в непроглядной тьме колодца, а его разум путешествует через ужасы современного мира и свои же дурные предчувствия. "Именно туда, в подземный мир, я погружаюсь, когда пишу", - рассказывает Мураками. Он настолько поглощен описанием своего творческого процесса, что совсем забыл о еде. Официант у нашего столика готовит набэ (густой суп в кастрюле на настольной плите. - Д.К.) из цыплят и дикого лука. Чашка горячего супа остывает, рядом - еще одна чашка с несъеденным рисом и тарелка с нетронутыми соленьями. Сушеную хурму со сладкими красными бобами адзуки - великолепное блюдо! - он даже не замечает. "Концентрируясь на романе, я погружаюсь в одному лишь мне принадлежащее замкнутое пространство, в свою персональную тьму, - продолжает он. - И даже моя жена чувствует себя покинутой. Но дело в том, что в эти часы я и сам покидаю себя". Оперируя образами, которые он использует в "Хрониках заводной птицы" - одном из сложнейших своих романов - он описывает внутреннее устройство писательского сознания. "Есть основа, фундамент, а под ним - внутреннее основание, внутри которого - секретная дверь... Там - мрак, полный мрак. Хаос из лабиринтов. Но если ты готов к этому - когда-нибудь ты сможешь выбраться оттуда на поверхность... Вот где я оказываюсь, когда пишу". Япония тоже заблудилась во тьме, считает он. Хотя и настроен более оптимистично, чем эксперты-экономисты. "Я считаю, что лопнувший "баббл" - экономический "мыльный пузырь" - благо для Японии. Когда мы были богаты, я ненавидел это общество. Оно было тупым и самонадеянным. Теперь мы все потеряли и не знаем, куда дальше двигаться. Но я считаю, что это очень естественно, и это здоровая тенденция". В наши дни много появилось людей, работающих неполный день, избегающих жизненной установки "работа-прежде-всего". "Они выбирают свободу, у них есть собственное мнение. У них есть выбор. Мне кажется, чем больше у нас будет альтернатив, тем открытее станет общество в целом". На четверть века старше тех, о ком он говорит, Мураками так или иначе остается глашатаем "освободившегося" потерянного поколения. Некоторые даже полагают, что его голос звучит настолько правдиво, что однажды он получит Нобелевскую премию. Сам он к этому не стремится, хотя признает, что стал "более влиятельной фигурой". Три часа пролетело. Мураками уходит, дверь за ним закрывается, и я остаюсь один в пустой, тихой комнате. На столе - изумительная еда, к которой почти не притронулся один из величайших гурманов от литературы. Еще слышно, как он сходит по деревянной лесенке вниз, на первый этаж. И я представляю, как он спускаться все ниже и ниже - в свой темный мир под улицами огромного города. Пер. с англ. Элины Богдановой Опубликовано 9 февраля 2003 г.  меню       |   новости       |   гостевая       |   линки       |   мураками       |   смоленский       |   коваленин