Стальные прогалины крыш
На фоне весеннего неба,
И с криком восторженным чиж,
И церкви пронзительный крест...
Ты смотришь в окно и молчишь
На фоне весеннего неба,
Я верю, что ты различишь
Все то, что творится окрест.



Резвящихся ангелов рой
На фоне весеннего неба,
Увлекшихся вечной игрой
Шальных голубей на трубе,
И там, за седьмою горой
На фоне весеннего неба,
Задумчивых башенок строй,
Где струны грустят о тебе.



Сосны золотую свечу
На фоне весеннего неба,
Садов огневую парчу,
Цветное, живое тканье...
Ты видишь, к тебе я лечу
На фоне весеннего неба?
Ты слышишь? Я снова шепчу
Забытое имя твое!





*   *   *




Выцвели луж голубые камеи,
Вдоль по обочинам - пыльные рвы,
А по лугам все лежит и тускнеет
Скифское золото старой травы.


Снова сквозь ветви березы и ели
Ветреный полдень разлил стеарин.
Каждою ночью поет у постели
Желтая птица весенних равнин.


В крапчатых перьях, некроткого нрава,
Тонко выводит, склоняясь ко мне,
Как закипает зеленая лава
Там, в глубине, у древесных корней.


Скоро! Подступит, прорвется, нахлынет
Сквозь раскаленные поры земли,
Мусор и хлам - захлестнет, опрокинет,
Словно враждебной страны корабли!


Если скажу, что напрасны усилья:
Время Вселенной подходит к концу, -
Благословенные пестрые крылья
Больно ударят меня по лицу.


Если под вопли взбесившейся стаи
В зимнюю полночь придется уйти,
Желтая птица меня не оставит,
Тень ее будет бежать впереди.

*   *   *




Живой клубок сплетенных змей
В плену фиала,
Кровь белоснежных голубей
И рог нарвала,


Скрываясь в зарослях густых
На дне оврага,
За горсть румяных золотых
Куплю у мага,


И в старом замке на скале
При свете бедном
Под наговор сварю в котле
Багряно-медном,


И подмешаю в темный мед
В хрустальном кубке,
И выйду встретить у ворот
В бордовой юбке.

*   *   *




ТАЛИСМАН


Только сплети мне
         из алого шелка кольцо,
Мягче травы
         и веселей
                 огня,
Чтобы, когда я пойду
         над стеклянным дворцом,
Взгляды с земли
         не обожгли
                  меня.


Там высоко,
         в неоглядной безлюдной дали,
В пышных садах
         желтых закатных
                         роз,
Нет ничего
         оскорбительней взглядов с земли
И ничего
         нет
             бесполезней
слез.


Станет кривляться
         столикая мгла
                    за спиной,
Станет заря
         томно дышать
                     в лицо,
Но и беда,
         и тревога
                    пройдут стороной,
Если со мной
         будет твое
                    кольцо.

Я распознаю
         мятущихся бликов
                         обман,
Я отыщу
         истины старой
                         след.
И от печали
         меня не спасет
                         талисман.

Но от нее
         средства на свете
                           нет.



*   *   *




Лицам подобной профессии
Это несвойственно, но
Бог пребывает в депрессии
И, очевидно, давно.


Все ему кажется сереньким,
Движущимся под уклон,
Хоть до банальной истерики
Не опускается он.


Молча влачит одиночество,
Мается чувством вины,
Верит в дурные пророчества,
Видит тревожные сны,


Плачет и копит предательства
Тех, кто был дорог и мил.
Но изменить обстоятельства
Нет ни желанья, ни сил.


Смотрится в лужи, как в зеркало,
В сумрачном сердце - ни зги!
Тут бы влюбиться, да не в кого -
Столько вокруг мелюзги!


Кошки, торговки, чиновники,
Липы в пыли дождевой!

Вы не годитесь в любовники,
Но полюбите его!


Без простодушной агрессии,
Не норовя огорчить.
Только Любовью депрессию
Можно порой излечить.




*   *   *

Весенним хмельным дуновеньем,
Слепым неподкупным судом
Прекрасные дети затменья
Однажды приходят в твой дом.


Немеряно их обаянье,
твою озарившее клеть.
Какие, мой Бог, расстоянья
Сумели они одолеть!


Покуда их вечные очи
Томят обещаньем любви,
Не видишь - истерзаны в клочья
Одежды и руки твои.


А видишь... и гонишь сомненья
Мечтаньями ум иссушив, -
Прекрасные дети затменья
Дороже бессмертной души!


Беспечны, жестоки и лживы,
С повадками диких зверей
В ответ на твои же призывы
Возникли они у дверей.


Дрожите же, ветхие стены!
Лети, роковая стрела!
Какие нас ждут перемены!
Какая глубокая мгла...









*   *   *




Под вечер в бору еловом
Опять повстречался мне
Седой господин в лиловом
На белом своем коне.


Фиалки, клоня головки,
На пестрой цвели узде,
На каждой стальной подковке -
По сумеречной звезде.


А знамя рвалось все выше,
В пределы, где туч свинец,
На знамени шелком вышит
Синий лесной скворец.


Слагались на тропах тени
В пространные письмена,
Шептались кусты в смятенье,
И пел скворец с полотна.


А всадник смотрел устало
И глаз не сводил с пути.
Я знаю, чего искал он
И что не сумел найти.


Он ларчик держал у сердца,
На крышке сиял сапфир.
В том ларчике ключ от дверцы,
От дверцы в Нескучный мир.


Седой господин в лиловом
Умчался в туман густой.
Опять не сказал ни слова
В ответ на мое: "Постой!"


Над лесом полоска света,
Серебряная парча.
Я знаю, где дверца эта,
Но нет у меня ключа.



*   *   *

Ужасно линючие кошки,
Достаточно грустные книжки,
С мостком деревянным картина.
В январских узорах окошки,
Кроватка для рыжего мишки
И - маленькое пианино.


Артачились нот закорючки,
Тускнела в пыли полировка,
Ленивые кошки - скучали.
А мамины тонкие ручки
По клавишам били неловко.
"Средь шумного бала, случайно..."


Но к маминой робкой досаде
Росла я с решеньем жестоким
И в этой разлуке повинна.
Ты в крохотной нашей мансарде
Казалось мне слишком громоздким,
О маленькое пианино!


В том доме - серьезные люди,
Хрусталь, и сверкающий кафель,
И девушки правильный профиль...
По клавишам бегает пудель,
Любитель печенья и вафель,
И кличут его - Мефистофель.










*   *   *





Он пил и сорил словами
Всю долгую ночь без сна.
Он пил и сорил словами,
И сам от себя устал.
- А мне по дороге с Вами! -
Сказала ему Весна. -
Пожалуй, пройду-ка с Вами,
Хотя бы один квартал! -


Не шла она, танцевала,
Кружила, как стрекоза,
Смеялась и танцевала,
А он ступал, как в бреду.
Она его целовала,
Заглядывала в глаза,
Она его целовала
Сто тысяч раз на ходу.


А он все не мог согреться
И в прорву над головой
Никак не мог насмотреться,
Все плакал, что мир - бордель,
И смешивал слезы в сердце
С пронзительной синевой,
Он смешивал это в сердце
В немыслимый злой коктейль.




*   *   *





Весны восторженный фальстарт,
Три первых дня недели первой.
За дело рьяно взялся март,
Акварелист в рубахе серой.


Как славно, сердце отогрев,
На время с миром примириться,
В прозрачной бледности дерев
Жемчужным бликом раствориться,


И потемнев лицом, как снег,
Смятенно, робко и устало
Ступить опять на милый брег
Ручьем омытого квартала!


О родники капельных слез!
Прохожих сдержанная томность!
О жадно дышащих берез,
Домов и неба однотонность!


О туч бродячие стада,
Мальчишек яростные альты!
И обнаженные асфальты!
И бесконечная вода...


А мир, немного сголуба,
Дрожит, как птица, под рукою.
И так постыла скорлупа
Одежды зимней и покоя!










*   *   *





Уедем с тобой на остров
огласно предназначенью,
Сродни Робинзону Крузо
Доверим судьбу циклонам,
И нынешней жизни остов
Без боли даря теченью,
Ты станешь моею Музой,
Ты станешь моим Хароном.


Мы будем питаться светом
С поверхности океана
И душ утомленных узы
Водой освятим соленой,
И там, в цитадели лета,
На гребне его канкана
Я стану твоей медузой,
Я стану твоей Горгоной.









*   *   *

По асфальтовой дорожке у пруда
Рыщут граждане и мошки, кто куда.


А вчера с безмолвной мукою ползла
Отвратительная муха без крыла.


И была ее походка нелегка,
И была она похожа на жука.


Не спешили к ней метель и стужа, но
Было с нею все предельно решено.


Под ногами пел и ахал тротуар.
Жизнь летела, как деваха на пожар,


И затягивала, словно полынья,
Черный с зеленью плевок Небытия.


Муха медлила, о риске позабыв,
И не кушала огрызки синих слив,


И не грел ее неявный пустячок,
Что жалел ее слюнявый дурачок.




*   *   *

В перечне надежд и заблуждений
На пути с работы до аптеки
Есть одно из чистых наслаждений -
Думать о хорошем человеке.


Позабыть упрямство и сиротство,
Не судить придирчиво и строго,
Веруя в чужое благородство,
Как в большого истинного Бога.


Кто-то есть - не мелочный, не скользкий,
Не хмельной, не подлый, не спесивый,
Он далек, но лямка жизни скотской,
Как ни странно, нынче выносима.


Хорошо наполнить неким смыслом
Бренный мир, Творца не обличая,
И под ветром гнуться коромыслом,
Непогоды все ж не замечая,


Кланяться заносчивой особе,
Чья улыбка постная - прелестна
Оттого, что кто-то неспособен
Поступить жестоко и бесчестно.


И пока на новом круге ада
Не найдешь причины для сомнений,
Кажется для счастья и не надо
Никаких возможных дополнений.










*   *   *

На границе сна и тленья,
Но на грани просветленья
И с мечтой накоротке
За столом пишу стихи я.
Правит водная стихия
Бал в немытом городке.

Нескончаемая слякоть
Вольно ж нынче им лялякать,
Каплям, ищущим меня,
Ворковать, шептать молитвы,
Рассыпать по лужам ритмы,
Колыбеля и пьяня!


И плывут цветные глыбы,
То ли люди, то ли рыбы,
В затуманенном окне,
Словно мимо парохода,
Словно дом ушел под воду
И стоит на самом дне.


Капель скомканные трели
Топят в летней акварели
И калитку, и забор,
А сомненья и расстройства,
Вдохновенье и геройство
Превращаются в раствор.




*   *   *




О товарищ мой, о враг,
Что вздыхаешь у оконца?
Одиночество - овраг,
Над которым нету солнца,


Телефонные гудки,
В богадельне старый нищий,
Деревенское кладбище,
Проржавелые венки.


О противник мой, о друг,
Канет день в иные дали.
Одиночество - паук,
Ткущий женщинам вуали.


Так нескладен твой поклон.
Может, мы перемудрили
И друг друга уморили
В черных рамочках окон?




*   *   *





Полдневного луча горячий грошик
И на столе меж черствых хлебных крошек
Остывший чай.


В лесную глухомань, такая жалость,
Не нужно уходить, как оказалось,
Чтоб одичать.


Под крана неисправного журчанье
Забыть речей значенье и звучанье -
Таков итог.


Вселенная глуха на оба уха.
Стучит в стекло разгневанная муха,
Ей невдомек.


Судьба всегда пристрастна и дотошна,
Но, может быть, совсем неплохо то, что
Все решено,


Что за окном - ни облака, ни птицы,
И никуда не надо торопиться
Давным-давно.










*   *   *




На этом дереве, где ангел свил гнездо,
Сегодня платье цвета вишни и бордо,
А в сонной кроне, где парит закатный блик,
Там крылья белые, как белый воротник.




*   *   *





ЭХНАТОН


Жил в Египте фараон,
Благороден и велик,
Он любил, когда на трон
Прыгал солнца алый блик,


На рассвете - падал ниц,
Комкал полог голубой.
Он не чувствовал границ
Между солнцем и собой.


А при нем была жена,
Тоже пялилась в окно.
Ведь во всем была она
С фараоном заодно,


Всем нутром - тянулась ввысь,
В обжигающую даль,
Очи щурила, как рысь,
И сверкала, как медаль.


А фараон гулял в саду,
Улыбался облакам.
Словно зелье на меду,
Жар струился по щекам.


Он кормил окрестных птиц
И смеялся над судьбой.
Он не чувствовал границ
Между солнцем и собой!


А однажды поутру,
Полыхнув, как бес в аду,
Фараон сказал: "Умру,
Если тотчас не взойду!"


Он ладонью тер висок.
"Я, - твердил, - не человек!.."
Словно персиковый сок,
Свет сочился из-под век...


Фараон послал гонцов
Возвестить, что в прошлом тьма,
И египетских жрецов
Поголовно свел с ума,


Он не мог свернуть назад,
Оболванив весь народ...
Это было, как закат!
Это было, как заход!


Кто-то верил, кто-то - нет
Голосам со всех сторон,
Что один в оконце свет
Этот самый фараон,


Но когда легла свинцом
Мгла египетских ночей,
Три квартала за дворцом
Обходились без свечей!


Эх, на то он - Эхнатон!
Ты же, смертный, промолчи,
Если в сердце, точно стон,
Прячешь дерзкие лучи,


Стынешь в сумраке темниц,
Бродишь бледный да рябой...
А не чувствуешь границ
Между солнцем и собой!



*   *   *




Читает мама моя роман,
Блестят очки на носу.
Но мама всех бесконечных мам,
Конечно, живет в лесу.


Она огромна, она стара,
Но все норовит расти.
В глубокой чаще ее нора,
И лапы ее - в шерсти.


Сминает ели ее живот,
Угодьям чиня урон,
Как будто она проглотила взвод,
А может быть, эскадрон.


Но хоть боится ее когтей,
Похоже, сам Сатана,
Большая Мама не ест людей,
Не ест никого она.


Встает во весь беспримерный рост
В предутренней тишине
И пьет молоко заплутавших звезд,
И лижет бочок луне,


И жаждет Мама весь мир объять,
И шепчет в сырой рассвет,
Что будет насмерть она стоять
За этот безумный свет.


Она воркует, она рычит
Среди бескрайних лесов,
И этот голос во мне звучит
Сильней других голосов.