- Судя по тому, что список произведений Мураками неполон, о которых Вы пишете в "Суси-нуар", можно предположить, что Вы напишете еще одну книгу о Мураками. Будет ли она? Если да, то какая?

- Hе исключаю такой возможности. Для меня "Суси-нуар" - завершение некоторого этапа жизни. Десять лет назад я поставил себе задачу: поместить еще одно имя японского писателя, живого классика, в голову почти ничего не знающего о Японии нашего человека. Запустить некий cultural message, такой паровоз с вагончиками. Вот, например, Ëсимото Банана и Рю Мураками - вагончики. Они потянулись вслед за Мураками. И у нас, наконец, почувствовали, какие люди живут в современной Японии, что думают, чувствуют, от чего плачут или смеются. Мураками оказался для этого отличным инструментом. Благодаря ему в России уже очень многие заинтересовались тем, что происходит в одной из самых развитых стран мира на самом деле.
            Книга получилась многострадальной, я писал ее в Токио, на стажировке, и закончил в начале года. По ряду причин ее целых полгода не получалось издать.

- Насколько я знаю, продается она хорошо.

- Очень рад, коли так. "Суси-нуар" - это не просто одна книга в каком-то жанре. Это само по себе жанр. Вот вы знаете, есть французский "фильм-нуар". Суси-нуар - это еще больший парадокс. "Черные суси"? Да любому нормальному японцу трудно представить что-либо безобразнее, чем рис, потерявший белизну! И вот получается некий эстетический жанр, который выходит за рамки привычной литературы - хотя бы потому, что смешивает литературные приемы с техникой кино, музыки и прочих составных субкультуры. Любопытно, что именно о кино больше всего говорят японские критики, обсуждая творчество Мураками. Ведь Мураками - писатель, который всю молодость хотел стать сценаристом. И сознание его функционирует не только в рамках литературы, но и в рамках всей субкультуры в целом. Та же музыка (поп-музыка, в том числе) там участвует как необходимая составляющая. Под конец моей стажировки, выступая в Токийском университете, я даже в шутку высказал такую мысль: "Пора переделывать литературные факультеты в факультеты субкультуры!" На что мой профессор Нумано-сэнсэй (переводчик Пелевина, Павича и Кундеры на японский) только руками развел: "К сожалению, Митя-сан, пока мы вынуждены ограничиваться литературой!" А Мураками очень тонко чувствует этот культурологический симбиоз. Фактически, он первый в Японии скрестил высокую литературу и кино. Чем, вообще, берут его тексты? Тем, что он пишет кинометодом. Читатель как бы смотрит на окружающие вещи через чью-то кинокамеру. Не замечали? Попробуйте на себе, открыв его роман на любой странице. Этим он, в частности, и "взял" публику в России.

- Вам не кажется, что то, о чем Мураками пишет, банально и знакомо, и тем притягательно?

- Дело не в содержании. Содержание литературы во все века было одним и тем же. В случае Мураками мы говорим о литературе визуализованных ощущений. А это уже - новый литературный прием. Почему сейчас так популярны японские манга и анимэ? Именно поэтому. Какие завораживающие видения порождает их иероглифическое сознание! Ведь в иероглифе люди считывают не просто знак, а картинку. И русские, и Запад уже утратили знания о картинках латинского и греческого алфавитов. А японцы и китайцы эту картинку до сих пор видят. Когда они читают, то наблюдают, как в кино, визуальные истории о чем-то, а не пялятся, как мы, в знаки без звука и смысла. И вот, подобное осязание текста я попытался перенести на русскую почву. Ну, например: какая разница между "безмолвием" и "тишиной"? Тишина - это когда ничего не звучит, а безмолвие - если кто-то молчит. У Мураками в пустой комнате висит именно "безмолвие". Поэтому мы догадываемся, что в комнате находится призрак, хотя напрямую речи о нем не идет. Именно о втором, скрытом смысле текста интереснее всего размышлять и в процессе чтения Мураками, и, конечно же, в процессе его перевода... Хотя, конечно, на одном только Мураками мой японский квест не заканчивается. Если "Суси-нуар-2" и появится, это не обязательно будет книгой о Мураками. Возможно, это будет некая "летопись русского япониста". Недавно я написал повесть с мистическим названием "Сила трупа". Это приключения моего сознания за годы жизни в Японии. Помните фильм "Семь лет в Тибете"? Одиннадцать лет в Японии - тоже мама не горюй. Это некий алмаз, который мне достался от Судьбы, и который я пытаюсь огранить, чтобы он действительно чего-то стоил... Посмотрим, что получится.

- А Вы не хотите перейти к какому-нибудь другому писателю? Не Мураками.

- По большому счету, я теперь хочу писать сам. И уже подумывал "завязать" с Мураками в принципе. Но он вдруг взял и написал новый роман, "Afterdark", а я начал читать - и опять вляпался по уши. Может, его дадут переводить мне, может, другому, это сейчас решается. Но сама книга очень интересная, я уже три главы перевел. Хотя решил, как и в случае с "овцами", переводить книгу, не читая ее сначала целиком. И двигаться как по насту. Это очень важно, когда не знаешь во время перевода, что будет дальше. Тогда и текст интереснее получается.

- Кто из японских писателей мог бы занять место рядом с Мураками? Или по-другому: кого из японцев именно Вы могли бы посоветовать тем, кто очень любит Мураками?

- Это очень трудный вопрос, его мне постоянно задают из наших издательств. Дескать, Мураками уже почти всего перевели, кого еще? Я поднапряг моих знакомых японцев, они составили достаточно большой список. Ходили по книжным магазинам и спрашивали продавцов, кто еще пользуется такой популярностью. Я сам за год перелопатил большое количество японской литературы. В целом, я начинаю соглашаться с мнением Нумано-сэнсея о том, что сочинители, имеющие такой резонанс на родине и за рубежом, рождаются раз в 10 лет. Общий уровень современной японской литературы гораздо ниже того, что делает Мураками. Это обычно перепевы традиционного - того, что, в общем, уже умерло...

- Появился же двухтомник современной японской прозы...

- Вот действительно показательный пример. Кто его читает, кроме эстетов? Мы же говорим о такой литературе, которая не имеет границ, которая способная стать бестселлером не только у себя дома! Хотя в этом самом двухтомнике и можно встретить таких лидеров, как Каори Экуни или Хироми Каваками. Лично мне очень симпатична Каваками, я бы очень порекомендовал ее, скажем, для любителей "Дэнса". Но переводить ее тексты - большой вызов переводчику, там магия слов при почти полном отсутствии сюжета. Я даже не уверен, можно ли это вообще перевести.

- А, скажем, Масахико Симада?

- Тут забавная ситуация. Когда Симада-сан приезжал в Москву, мне посоветовали не говорить с ним о Мураками. Они конкуренты. Друг друга терпеть не могут, потому что в одной нише толкаются... Но Симада, мне кажется, пишет слишком "от головы", его тексты напоминают мне нашего Акунина. Конструктивизм как жанр очень чувствуется, даже в оригинале.

- А что касается Рю Мураками?

- О Рю я буду говорить очень скупо. Поскольку я не могу его читать достаточно много, чтобы сложилось какое-то представление. Он органически не мой. Это ни в коем случае не значит, что он плохой. Просто не моей эстетики, не моего поколения. Поколение Харуки - это пост-битломаны, что-то такое хиппанское, я сам рос на этом, и поколенческие сигналы, которые за всем этим стоят, мне очень близки и понятны. Конечно, у нас разница почти в 15 лет, но в России просто "шифт поколений" закончился позже, вот и все.

- В русских переводах Рю иногда производит впечатление не очень хорошего писателя...

- Боюсь, это происходит потому, что его часто переводят женщины или старики, что с его книгами делать категорически нельзя. Основная интонация, которой Рю "берет" японского читателя - это напористый юношеский мачизм, который в этом дядьке до пятидесяти лет остался. То, на чем, к примеру, строится вся русская попса. Это я - со всем уважением к жанру, которым не интересуюсь. Скажите - каким образом человек, которому шестьдесят лет, может перевести язык кислотного поколения? На текст нужно смотреть как на музыкальное произведение, жить вместе с героями, впитывать их интонации. Автор же для нас песню поет! И вот представьте себе, что арию Ленского исполняет Шаляпин. И исполнит-то хорошо, да только басом. Какой же из Ленского бас?

- А у Рю в оригинальном тексте музыка есть?

- Да, такой тусово-кислотный стиль. Примитивными эмоциями раскачивает читательское сознание до обалдения, до шока. Наверное, можно назвать это шокотерапией. Но я не любитель.

- Какие штампы в рецензиях, критике о Мураками Вас раздражают больше всего и почему?

- Это тоже очень большой вопрос. В наше время каждый мастер, добившийся в литературе каких-то высот, претендует на то, чтобы выходить за рамки жанра, а то и самому становиться жанром. У меня даже такой шутливый лозунг родился: "Давайте создавать жанры!" Чем бы мы ни занимались, можно создать свой неповторимый жанр, в который могли бы играть при желании и другие. Джазовую тему, которые потом будут все обрабатывать. Какой-нибудь "Summertime", начиная с Гершвина и по наши дни, перепет уже в тысячах вариантов! В каком-то смысле, сама эта музыка уже стала отдельным жанром. Под названием Гершвин. И когда такие вещи происходят в литературе, мне всегда очень радостно. Потому что я старый меломан, я люблю красивые произведения в литературе, музыке, кино. А Мураками как раз и интересен тем, что умудрился в одном флаконе смешать все жанры субкультуры. И музыку - в частности, молодежную поп-рок-музыку. С уклоном в психоделию. С музыкальной точки зрения, тут какая-то пинкфлойдомания. С литературной точки зрения, это структура дзэнского коана. Все финалы романов могут прочитываться тремя или четырьмя различными способами. Но все романы заканчиваются просветлением, "сатори", от хлопка одной ладонью с вопросительным знаком. Если что меня и раздражает в критиках, так это нежелание понять, что мы имеем дело с уникальным явлением, которое не стоит втискивать в прокрустово ложе чего-то уже хорошо знакомого.

- А это возможно понять, читая книгу на русском?

- А откуда, по-вашему, такая бешеная популярность? Не потому ведь, что он рядом с Донцовой стоит! Один, кстати, из самых тупых аргументов против Мураками. Мураками с Донцовой, кроме полок в магазинах, больше в принципе нигде не пересекаются! Можно много рассуждать, почему продается Донцова, это мне не интересно. Но Мураками продается потому, что это свежая и качественная литература. Какими и должны быть настоящие суси. И гурманам радость, и торговля процветает. Нормальный кулинарный подход.

- Можете ли Вы представить симпатичного Вам человека, которому бы не нравились произведения Мураками? Какова была бы его аргументация, и что бы Вы могли ему ответить?

- Да, есть люди, биологически несовместимые с "мирами Мураками". Они могут быть героями, красавцами и умницами. Но с их жизнью Мураками пересекаться не будет. В этом нет никакой трагедии, и только глупый человек тут будет начинать какую-то войну идеалов, а по сути - войну со своими же антиподами. Герои Мураками постоянно встречаются со своими антиподами, его романы всегда состоят из нескольких миров. Из двух, по крайней мере: того света - и этого. И если читать его тексты с определенной самонастройкой (о которой я и рассказываю в книге), то начинаешь принимать вполне определенные сигналы. Ага, тут что-то из "Пинк Флойда", а тут рок-н-ролл такой-то, здесь кино с Лорен Баколл 58-го года, а здесь японская космогония. И так далее. И постепенно перед читателем появляется изображение того света - Инферно. У меня часто возникало это ощущение. Читаешь какую-то сцену и почти физически ощущаешь, как он ныряет в другое измерение. Словно Орфей спускается в Ад за Эвридикой. В каждом таком романе наше подсознание путешествует на тот свет. Кому-то такие путешествия нравятся, кому-то нет. Все по-своему разбираются со скелетами в шкафу. Хотя - даже не знаю, почему, - с теми, кому Мураками совсем не нравится, я пересекаюсь в жизни крайне редко.
           Впрочем, нет! Самый ярый ненавистник Мураками из моих друзей - это "ночная снайперша" Диана Арбенина. Помню, зашел я к ней в гости, еще году в 2002-м, а она только что начала "Страну чудес" читать. И как давай на меня кричать, с полотенцем на голове: "Коваленин! Долго ты еще будешь переводить этого зануду?! Что он тут тянет кота за хвост? Десять страниц подряд в лифте едет! Вот он полчаса считает деньги в одном кармане, вот еще полчаса в другом... Сколько можно?!" А вокруг сидят гости всякие, читатели, то бишь. И как-то надо отвечать. Ну, я тоже давай орать, с ее же интонацией: "А сколько можно, по-твоему, петь про несчастную любовь?! Вот они встретились, вот они расстались, вот опять встретились, ох, лучше б не встречались, и так пятый год?!" На сей "аргумент" у нее слов не нашлось, и с тех пор Арбенина дуется на нас с Мураками как мышь на крупу. А публика знатно повеселилась.

- Мураками говорил, что на него повлияла проза Ричарда Бротигана...

- Говоря об учителях, Мураками обычно приводит целый список. И его, этот список, ни в коем случае нельзя сокращать. Вот в "Русском журнале" недавно появилась статья Михаила Эдельштейна о моей книге. Он пишет, что я, дескать, слишком много в своей книге "усложнил" и "домыслил". Дескать, "у Мураками все гораздо проще". А между тем, у меня чуть ли не на каждой странице по две-три сноски! Это сказал такой-то японский критик, так считает такой-то японский писатель. Я всю книгу говорю о том, как воспринимают Мураками сами японцы! Посмотрите, как красиво этот народ умеет видеть! Но рецензент этого не понял или понять не захотел, не знаю... Так, например, Михаил пишет:

...Дело в том, что Мураками - прозаик вполне определенной школы, условно говоря, школы Фицджеральда и Капоте. Это неоднократно подчеркивал он сам, об этом же говорит в своей книге и Коваленин. Суть этой школы, в предельно упрощенном, конечно, виде, состоит в том, что писатель при помощи набора более или менее изощренных приемов передает ряд очень простых чувств, состояний, ощущений, минорных по преимуществу: одиночество, растерянность, тоску, утрату и т. д. Всякого рода мистические и философские смыслы подобная проза, как правило, отторгает, а сюжет в ней играет роль сугубо вспомогательную...

Ход мысли ясен. "В предельно упрощенном, конечно, виде". Рецензент говорит о Фидцжеральде и Капоте. И совершенно упускает, например, таких структуралистов, как Чандлер. Вспомните его жестко прописанные, словно из кубиков составленные, сюжеты-загадки! Та же "Охота на овец" была написана под большим впечатлением от "Долгого прощания".
           А вообще, выискивая корни вдохновения Мураками, нельзя игнорировать две вещи: его музыкальные пристрастия и барменское прошлое. Мураками - меломан, киноман, гурман и энциклопедист. Когда он учился в университете, по стране проходили волны студенческих бунтов, лекции постоянно отменялись. Фактически, почти все четыре года вуза Мураками просидел в библиотеке, читая сценарии мировых киношедевров (и не только шедевров). А сценарий, заметим, - это сюжет в чистом виде! Затем, после вуза, он подался в бармены, и самые разные люди семь лет подряд выкладывали ему на стойку свои истории. Заметим - самые искренние и душевные истории! Вот и представьте, сколько у него всего в голове собралось, и что больше на него повлияло.

- Что касается Бротигана...

- Бротиган - это уже культурология. Это поколенческое измерение Мураками. Ведь герой Мураками - весь из эстетики пост-битников. В одном из своих эссе Мураками как-то заметил, что с уходом поколения Бротигана и приходом эры тотальной политкорректности американская "фикшн" разучилась "интересно финтить". Так что с коллегой Эдельштейном я не согласен: причислять Харуки Мураками к "прозаикам вполне определенной школы" я бы все же поостерегся. Слишком много там всего перемешано. Мне лично его миры куда больше напоминают Сэлинджера и Воннегута. Но я и сам понимаю, насколько это все субъективно. Почему бы не оставить право на жизнь субкультурному жанру "Суси-нуар"?

- Любой переводчик в какой-то степени ощущает себя соавтором...

- А также соредактором, соактером и сорежиссером.

- Каков Мураками в Вашем исполнении? Где в нем Ваше личное?

- Я пытался... танцевать Мураками. Я хотел, чтобы текст воспринимался как музыка. Чтобы глазу было легко и приятно скользить по странице и не останавливаться. Такое можно делать только с определенным музыкальным слухом...

- А у вас хороший музыкальный слух?

- Это уж читателям судить. А вообще-то я учился в музыкалке, в юности поигрывал в банде. Был диск-жокеем два года. Пою иногда для себя, для друзей. Вообще без музыки не могу. Когда Гребенщикова спросили, так все-таки поэт он или композитор, он ответил: "В этом мире всë - музыка. В том числе и слова".