FRY THEM FREE
Tokyo-2003
Октябрь 2003 года. Крошечный индийский ресторанчик через дорогу от главных ворот Токийского университета. За столиком напротив меня - близкий друг Харуки Мураками, известный переводчик американской литературы профессор Мотоюки Сибата - сухощавый человек с подвижным лицом и грустным, чуть растерянным взглядом.
Мы беседуем о вымирающих языках и сахалинских айнах, и он вспоминает недавнюю статью в "Eмиури симбун" - о женщине-айну с Хоккайдо, которая поехала в Северную Индию и обнаружила огромное сходство между индийской и айнской мифологиями. В это время к столику подплывает индийский парнишка-официант и по-японски, хотя и с жутким английским акцентом, предлагает нам "чай".
- Как - "чай"? - удивляюсь я. - Это мы в России говорим "чай"...
- Мы тоже, - улыбается официант.
- По-моему, Митя-сан, они все же первые начали! - смеется Профессор.
- Не сомневаюсь...
Вчера вечером сэнсэй провел в университете очередной семинар, на котором выступали японские переводчики Кафки, Гeте, а также современной французской, австралийской и русской литератур. Очень интересный - и до странного грустный семинар. В заполненной до отказа аудитории висела какая-то "растерянная" атмосфера. Наверно, я так и не уловил бы ее до конца, если бы общая дискуссия в третий раз не свернула на тревожную тему: заскорузлые слухи о том, что по всем вузам Японии скоро упразднят литературоведческие кафедры - "за социальной ненадобностью" (!), - похоже, сегодня больше не слухи. Уже сейчас в каждом вузе на таких кафедрах оставлено по одному-два преподавателя, и сокращение продолжается.
- Ничего себе! - поражаюсь я. - Вроде, такая богатая страна. У нас в России с экономикой полный швах, но от литературы в вузах отказываться и в голову никому не приходит...
- Да тут не в богатстве дело. Просто сверху спускается установка: все должно иметь свою экономическую отдачу. А как доказать экономическую отдачу литературы? Статистикой продаж новых книг? Сами знаете, что в любой стране показывает такая статистика.
- Да уж... Вчера после семинара ко мне сразу три японских студента прилипло - с вопросами, как правильно выбрать для перевода книгу, которая потом будет хорошо продаваться. Я им говорю: "Выбирайте то, что нравится лично вам, и переводите это с максимальным удовольствием для себя. Это уже половина успеха хорошей книги". Но они, похоже, так меня до конца и не восприняли...
- С одной стороны, их, конечно, можно понять. Вы смотрели здесь по телевизору "квизы"? Когда большой аудитории задается вопрос... - Сибата-сан тычет пальцем в блюдо на столе. - Ну, например, из какого языка пришло слово "карри". И все голосуют, выбирая из нескольких вариантов ответа. Так вот, еще лет десять назад эти программы строились по принципу "угадал - не угадал". То есть людей все-таки интересовал сам ответ. А сегодня основную часть передачи все рассуждают о том, что думает большинство. И акцент при этом - не на правильном ответе, а на причинах, почему это самое большинство так считает. Такая вот "демократия"... И в литературе то же самое. Студентов-филологов сейчас больше всего беспокоит, куда податься после вуза, как не прогадать и правильно зацепиться за жизнь. Им очень сложно объяснить, что бывает качественная литература не для широких масс. Тем более теперь, когда нас сокращают...
- Сколько же вы еще продержитесь? - сочувствую я. - Два года? Три? Лет пять или десять?
- Ну, через десять лет, надеюсь, они там, наверху, одумаются, и все как-нибудь вернется на круги своя... - невесело усмехается Сибата-сан. - Хотя в последнее время я не уверен, что все на свете развивается волнами.
- А если не волнами, то что? Взрыв?
- Может, и взрыв. Кто его знает... На такие вопросы ответов в принципе не бывает. А студенты приходят к преподавателям и ждут, что им подскажут правильные ответы. Какая литература хорошая, какая плохая, что читать, а что не стоит... Для выживания, заметим. Вы же помните, какой вопрос вчера на семинаре первокурсница задала: "А почему человеку так уж необходимо читать литературу? Разве без этого нельзя обойтись?" Еще лет десять назад ее бы, наверное, на смех подняли - в университетской-то аудитории, по крайней мере. А сейчас все так меняется - с объемами информации, интернетом, масс-медиа и т. п., - что этот вопрос и правда становится столь же расхожим, как, например: "А почему человеку так уж необходимо играть в гольф?" И ответ ей, видите ли, вынь да положь, иначе какой из тебя, к лешему, преподаватель1... И в этом, пожалуй, я чувствую принципиальную разницу поколений. Тридцать лет назад мы, студенты, не ждали от старших ответов. Слишком уж Система, ими построенная, себя дискредитировала. Ничего, кроме разочарования в "Новой Японии", мы не чувствовали. Потому, наверное, у нас и пошел крен в сторону "американской меланхолии", который подхватил и переработал на свой лад Харуки. Собственно, мы с ним на пару и раскапывали всю дорогу эту нишу - переводили Карвера, Капоте, Буковски, Бротигана, Джона Ирвинга и других американских шестидесятников. Большинство этих имен японскому читателю в то время было не известно.
- Хм... То есть, в каком-то смысле, самая "неамериканская" Америка?
- Именно так! "Американская" Америка уверенно талдычила всему миру, что правильно, что нет. Те же, кто не хотел иметь с этим ничего общего, "легли на крыло" и выпали в меланхолию. Где в принципе не бывает правых и неправых. Собственно, их структура "двойных миров", антиподов, постоянная раскладка на "тот свет" и "этот" со связниками-медиумами посередине - все эти потусторонние отголоски очень сильно повлияли и на творчество самого Харуки. В принципе, большинство его книг - это загадки-перевертыши, проникнув в которые, читатель разговаривает с собой и все ответы, если ему интересно, ищет сам. Автор ничего не утверждает однозначно.
- "Упаси меня, Господи, от правоты..." - бормочу я себе под нос.
- Что-что? - переспрашивает Сибата-сан.
- Да так, вспомнилось. Одна русская писательница, Ирина Грекова, еще в советские времена писала: "Упаси меня, Господи, от правоты. Правый человек глух, правый человек слеп, правый человек - убийца".
- О, да... - усмехается сэнсэй, - пожалуй, в этом смысле японские писатели куда ближе к русским, чем к американцам.
- А почему вы сказали "большинство его книг"? Значит, не все?
- Тут странно, - задумчиво улыбается Самый Близкий Друг Мураками. - В последнее время у него появился один интересный акцент... Мне так показалось, по крайней мере. Будто с возрастом в нем накопилось некое Послание. Раньше он довольно упрямо провозглашал: "у меня ответов нет, ищите сами". А в "Кафке на взморье" ему словно хочется передать читателю что-то еще. Кое-что от себя, нечто большее... Впрочем, я тоже не хочу давить своим личным мнением. Книга вышла совсем недавно2, и пусть читатели сами решают, как ее лучше воспринимать.
Время обеда кончается. Сэнсэй глядит на часы и, извиняясь, откланивается: завтра ему вылетать на симпозиум в Сан-Франциско, а сегодня еще две лекции читать. На прощание, чисто автоматически, задаю навязший в зубах вопрос:
- И все-таки теперь, когда почти весь Мураками в России выпущен, - кого еще вы порекомендуете для перевода из современных японцев?
- Ох, сложно сказать. Такой силы сочиняльщиков, пожалуй, на сегодня больше и нет. А впрочем... - он лукаво глядит на меня. - Есть еще одно имя. Вернусь из Штатов - поговорим!
* * *
Беседа с Сибатой-сэнсэем, равно как и вчерашний семинар, весь день не выходили у меня из головы. Словно кто-то вторые сутки подряд играл у меня в мозгу странную, загадочную симфонию, но кода затягивалась, и длиннющее произведение все никак не могло разрешиться.
Исход наступил ближе к вечеру. Прошатавшись по десятку букинистов на Канда, я перебрался на Сибуя, заскочил в "Тауэр Рекордз", выкупил заказанный пару дней назад DVD с потусторонними мультиками "японского норштейна" Кодзи Ямамуры; с гордостью за державу отметил, что наши "Eжик в тумане" (Кири-но харинэдзуми) и "Чебурашка" (Чебурасика) красуются тут же на передней полке; вышел на улицу, вернулся на станцию Сибуя (в общем, прогулялся неплохо, что говорить!) - и наконец осознал, что здорово проголодался.
Дико хотелось мяса. А точнее, стейка. А если еще точнее - именно такого, какой уплетал на страницах "Дэнса" дружище Готанда, - "слабо обжаренного, с кровью". Пускай и не за представительские расходы.
Нырнув под бетонные сваи надземки, я пробрался к закопченой двери небольшого стейк-хауза, который облюбовал для себя еще в прошлом августе, когда приезжал в Токио брать интервью у Мураками. Слава Богу, бурные волны японской экономики пока обходили ресторанчик стороной - внутри было людно и шумно. Из динамиков в потолке выплескивался медный горячий фри-джаз. Кажется, "Крусэйдерз". Как раз недавно сходил на них в "Блю ноут кафе" на Омотэ-Сандо.
Один из главных фокусов этого ресторанчика в том, что мясо тебе подают практически сырым. Но зато - на раскаленной чугунной жаровне, которая остывает минут семь прямо у тебя перед носом. Иначе говоря, тебе предлагают пожарить отборнейший кусок мяса самому - ровно до той кондиции, которая тебе, дорогому, нравится. Как говорится, "fry it free". Соусы и приправы по вкусу. Хотя кроме масла, лимона, перца, соли и порошкового чеснока, я никогда ничем подобным не пользуюсь. Настоящую говядину любые соусы только портят.
Ну, а если ты приплатишь достаточно смешную сумму - доллара два или три - можешь пить любые безалкогольные напитки сколько в тебя, драгоценного, влезет.
И вот тут начинается самое интересное.
Я сажусь на единственное свободное место, и стойка с "фри-дринками" оказывается прямо у меня перед носом. Японская девчушка лет четырех, убежав от папы с мамой в дальнем углу, "оттягивается" по свободе: наливает из огромного автомата в здоровенный стакан кока-колы, зачерпывает лопаткой побольше льда, тщательно смешивает лед с напитком, явно подражая ранее виденному бармену, - и, вылив содержимое в раковину, начинает ту же операцию с самого начала.
Справа от меня пара иранцев - толстяк и замухрышка - ругаются на дурном и грубом японском с молодым студентиком-официантом.
- Ты чe, гад, сырое мясо подаешь! - чуть не швыряет толстяк жаровню в бедного пацана. - А ну, дожарь как положено!
Без единого облачка на лице официантик выпаливает: "Слушаюсь!", подхватывает раскаленный чугун и убегает зажаривать нежнейшую вырезку до одному Аллаху известного состояния. Толстяк же подымается из-за стола, на котором крупными иероглифами написано: "Зажарьте как Вам хочется". Подходит к стойке "фри-дринков". И принимается за настоящий кулинарный джихад. Наливает полную чашку кофе, пробует, брезгливо морщится, выливает. То же самое проделывает с "джинджер-элем", апельсиновым соком, зеленым чаем. Успокаивается на дыне с содовой - и лишь тогда возвращается к замухрышке.
Мне же наконец приносят мое розовое, шкворчащее на черном металле вселенское блаженство. Минуты на три мир вокруг теряет для меня всякую привлекательность. Когда же, работая челюстями, я вновь поднимаю взгляд от стола, то наблюдаю у "халявной" стойки саму Мисс Японскую Сексуальность. С первого взгляда понятно: ей не нужен этот кофе. Она налила его в самую маленькую чашечку лишь затем, чтобы пройтись - в круто обтягивающих аппетитную задницу джинсах, на каблуках сантиметров в двенадцать, - от столика и обратно по вечернему полупьяному заведению в центре города, лишь бы хоть кого-нибудь "завести"... "С одной стороны, вроде, шлюха, - проносится в голове. - С другой стороны, может, и правда - просто одинокая женщина. Что так, что эдак - в моей ситуации это не меняет, увы, ни черта".
Последним на моих глазах к "фри-дринкам" приникает стандартный, классический "салариман". "Белый воротничок", как выражаются в Штатах. Красные глаза: явно надрался на какой-то корпоративной пьянке и скоро вернется домой, чтобы снова до трех ночи корпеть над чертежами, свернутыми в черную тубу на соседнем стуле. Женат или нет, с детьми или без - сейчас не важно: ему этот кофе нужен как воздух. И уж он-то - единственный, кто выпивает свою порцию до конца.
Расплатившись - каких-то пятнадцать баксов, в центре Москвы содрали бы втрое больше, а все равно подали бы дохлое мясо, - выхожу на воздух и закуриваю. Free...
В голове все крутится семинар Сибаты-сэнсэя.
- Сэнсэй, какое главное требование вы предъявляете к своему тексту?
- Э-э... К своему?
- Ну, к тому, что выходит из под ваших пальцев.
- Да я как-то особо не думаю... Раньше верил, что все дело в правильном переносе смысла. Это когда еще молодой был. А теперь... Теперь, пожалуй, у меня такой принцип: чтобы от точки до точки глаз бежал ровно, не спотыкался. При сохранении смысла, само собой. Поэтому частенько один и тот же текст по три-четыре раза переписывать приходится.
Free...
- Если это делать правильно, то в тексте появляется некий ритм. Я не знаю, откуда он берется во мне. Но постепенно я привыкаю вызывать его изнутри. Мне уже почти пятьдесят, но иногда действительно кажется, что я только учусь.
Free...
Через пару кварталов мои глаза упираются в Нечто. Повернутое ко мне спиной. Потрепанный седеющий бомж лет 50-ти. Отвернулся от всего мира к огромной стене, на которой черным по зелени нарисована пара густых деревьев. На бордюрчике перед собой разложил с десяток книг. Еще пара сотен томится рядом в тележке, заботливо укутанной целлофаном от дождя. Он не хочет поворачиваться от стены к миру. Эти два дерева на плоской стене, эти книги перед глазами значат для него куда больше, чем кто-либо в этом Городе мог бы ему сообщить. Двадцать книг перед цепляющимися за иероглифы зрачками. Одинокая спина всему миру. Бутылки дешевого зеленого чая под локтем. Тележка со старыми, кем-то выброшенными книгами. Всe. Когда я фотографирую его, камера звонко щелкает, но он лишь вдавливает голову в плечи и притворяется, что ничего не слышал.
Ему не положен "фри-дринк". Он уже никогда не пойдет в ресторан, где четырехление девочки играют в барменов, одинокие шлюхи раскачивают бедрами, а ленивые до языков иностранцы швыряют в официантов сковородками. Он просто стоит, замкнувшись в себе, спиной к миру - и читает Гессе, Достоевского, Буковски и Оэ в холодном закутке на задворках Сибуя - до тех пор, пока ему не прикажет "убраться куда подальше" недремлющая полиция.
Он не повернется.
Ни к чему.
Да особо и не к чему.
* * *
Мне вспомнился управляющий старого отеля "Дельфин". Человек, с рожденья отмеченный печатью хронической невезухи. Даже переползи он в наши Новые Времена, - места для него здесь бы все равно не нашлось.
- Не в струю! - произнес я вслух.
Проходившая мимо официантка поглядела на меня как на сумасшедшего.
Я вышел на улицу, поймал такси и вернулся в отель.3
|
