«Записки гайдзина»

      Вадим Смоленский

      Киевское динамо



      На улицу Накабяку опустилась полночь. Часы на фасаде кофейни «Хаппи Хаус» возвещали, что через десять минут пятница закончится, а суббота начнется. Тротуары, по будням пустынные, были изрядно оживлены. Туда-сюда по ним перемещались расслабляющиеся трудовые коллективы, шумные компании студентов, отдельные сладкие парочки и вовсе одинокие гуляки. Радуясь наступлению выходных, они устраивали себе длинные праздники живота и печени с торжественными переходами из заведения в заведение.
      На дне моего желудка устало шевелил пережеванными щупальцами свежесъеденный жареный кальмар. Сверху его придавливали тунцовые сасими, куриные шашлычки, морские водоросли и маринованные трепанги. Вся эта кухня плавала в двух кувшинчиках горячего сакэ - оно активно воспаряло в головной мозг и приятно колебало уличную перспективу. Мой праздник был ничем не хуже любого другого.
      Кофейня по левую руку сменилась рестораном «Тэнгу» - аляповатая вывеска на нем звала отведать черепашьей крови и жареной рыбы фугу. Круглые мумии трех таких рыб висели у входа на ниточках, покачивались на ветерке и стукались друг о дружку лбами. Чуть в стороне, покачиваясь в одном ритме с мумиями, справлял малую нужду изнуренный клиент, перебравший черепашьей крови. Проходящие мимо удостаивали его молчаливым пониманием.
      Далее высилось трехэтажное здание «Апоро-биру». По тротуару слонялись развязные зазывалы и совали в руки прохожим рекламные листки. Двое из них гайдзином не побрезговали, двое гайдзина проигнорировали, а один повел себя странно: развернулся к стене и обхватил голову, как приговоренный к расстрелу. Но это ему не помогло - долговязую сутулую фигуру трудно было не узнать.
      - Эй! - позвал я. - Дзюнтаро!
      Он уронил руки, нехотя повернулся.
      - Привет, Бадыму. Давно не виделись.
      - Новая работа?
      - Третий день сегодня. Не могу привыкнуть. Стесняюсь...
      - Чего стесняться? Работа как работа.
      - Тогда держи. - В руке у меня оказался календарик с полуголой девицей. - Топпурэсу дансу.
      - Хм... Где-то я это уже видел.
      - Возможно. Они тут уже полгода. Большое заведение, на втором этаже. Раньше это был гей-бар, единственный в городе, маму-сан все знали. А потом он умер, и бар закрылся.
      - Кто умер?
      - Мама-сан. От рака. Теперь новые хозяева, бизнес новый, перспективный. Меня вот взяли... Раньше я еще успел санитаром поработать, а потом на фабрике. Но это хуже гораздо - до того тупеешь, что вечером пальцы не слушаются. Уж лучше здесь.
      - Тебя в «Кукле» давно не видно. С Кеном больше не играешь?
      - Да, на фьюжн потянуло, к мэйнстриму остыл. Кстати, ты слышал последнего Рона Джейсона? «Форева блайнд» - слышал?
      - Не слышал.
      - Это что-то. Ты просто обязан его послушать. Пойдем наверх, у меня диск в сумке.
      Мы поднялись по широкой открытой лестнице. Из ниши в стене на нас глядел Аполлон, воздвигнутый в эпоху гей-бара.
      - Скоро уберут, - сказал Дзюнтаро. - Венеру поставят.
      Он взмахнул рукой, показывая на широченную, в полстены, вывеску:

Биинасу
топпурэсу сё

Venus
topless show

      - Подожди здесь. - Не успела дверь за ним закрыться, как на площадку выскочила рослая блондинка и понеслась к лестнице, выбивая шпильками дробь из бетонного пола. Схватилась за перила, коротко глянула вниз и побежала обратно. Из дверей выглянула еще одна - тоже блондинка, но пониже.
      - Где тэнчик? - закричала первая. - Тэнчик где? У меня три кекса, блин, все без заказов, два уже на морозе. Пусть отсодит нахер! Пусть нормальных даст!
      - Та шо ты, блин, Оксана! Я тебя умоляю, - сказала вторая. - На шоу-тайме сдерешь.
      Заметив меня, они недоуменно переглянулись и скрылись за дверью. Вышел Дзюнтаро.
      - Слушай, - сказал он. - Я забыл, что этот диск мне завтра будет нужен. Ты сейчас куда шел?
      - Домой.
      - А чего бы тебе не зайти? Посидишь, выпьешь, на девушек посмотришь. Один час - четыре тысячи. Пей, сколько влезет. А я пока на кассету перепишу.
      - Откуда девушки-то?
      - Из этой, как ее... Из Украины. Зайдешь?
      - Ну хорошо, зайду.
      - Только скажи начальству, что это я тебя привел, ладно?
      За дверью оказалась стойка с холеным молодым человеком. Его лицо источало профессиональную смесь достоинства и угодливости.
      - Хороший у вас зазывала, - сказал я ему. - Невозможно мимо пройти.
      - Добро пожаловать, - ответствовал он с легким поклоном. - Будете делать именной заказ?
      - В смысле?
      - Заказ на девушку будете делать?
      - Это обязательно?
      - Можно и без заказа. Но тогда мы не гарантируем вам общество.
      - А выпить гарантируете?
      - Выпить гарантируем. С вас четыре тысячи иен.
      Я заплатил. Заведение раздвинуло стеклянные двери, обдало меня табачным дымом, пахучей парфюмерией и долбливой попсой. Вдоль стен тянулись зеркала, вдоль зеркал сидели клиенты и старательно наслаждались гарантированным обществом. Словив пару любопытствующих взглядов, я присел за пустующий столик и стал изучать стоящие в его середине бутылки. Коньяк Suntory, виски Suntory, еще виски Suntory, опять виски Suntory...
      - Hello! - раздалось над ухом. Я увидел чернявого цыганистого парня. - Меня зовут Карлос. Что будете пить?
      - Привет, Карлос, - сказал я. - Дай мне стакан, я сам разберусь.
      Не успел Карлос исчезнуть, как на его месте оказалось прелестное создание в кожаной мини-юбке и короткой маечке. Распущенные белые волосы напоминали исполинский одуванчик. Грациозно оттопырив задик, создание уселось напротив и протянуло мне кончики пальцев.
      - Комбанва! Анжелика дэс.
      - Вадик дэс, - сказал я, осторожно за них подержавшись.
      - Сумимасэн?
      - Можно по-русски, я свой.
      Косметика на ее лице изобразила крайнюю степень удивления.
      - Чё, правда?
      - Правда, правда... Хонто.
      - Ничего себе... - Она встала и захлопала в ладоши. - Девчонки!!! Сюда!!! Карлос!!! Бринг водка!!! - Снова села, внимательно вгляделась в меня и спросила:
      - А ты в курсе, что Карлос голубой?
      - Теперь буду в курсе.
      - У нас все бразильцы голубые. Чтобы мы от кексов не отвлекались.
      - От чего?
      - Ну, от клиентов. «О-кяку-сан». Сокращенно «кекс». Знакомься, вот это Барби, а это Моника.
      Я кивнул двум подошедшим красавицам. Внешность первой довольно точно повторяла американский кукольный прототип. Вторая больше походила на бабу с одесского привоза.
      - Ох ты ё! - сказала она, усаживаясь ко мне поближе. - В кои-то веки.
      На столе появилась бутылка водки Suntory, четыре стакана и контейнер со льдом. Барби взяла щипцы и навалила полный стакан ледяных кубиков.
      - Ты шо, дура? - сказала Моника.
      - Привычка, - смутилась Барби. - Всё виски да виски...
      Она ссыпала кубики обратно в контейнер, Анжелика наполнила стаканы, и я провозгласил тост:
      - За встречу!
      Пятьдесят грамм водки Suntory оросили маринованных трепангов. Градус повысился. Жареный кальмар блаженно раскинул щупальца в стороны.
      - Кайф! - сказала Анжелика. - С кексом по-русски... Непривычно даже.
      - Та шо это, кекс? - возразила Моника. - Кексы вон сидят. Козлы, блин... А это наш русский мужик! Мы его сейчас попросим, и он нам всем заказ сделает.
      - Чего сделаю?
      - Ну, заказ! Платишь две сэнки, и я с тобой целый час сижу. Давай, а то меня опять к этим козлам отсодят.
      - Вот придут отсаживать, тогда и будет тебе заказ.
      - О-о-о! - Она запустила пятерню мне в волосы. - У тебя такие кудри!
      - Где у меня кудри?
      - О-о-о! Русские кудри! Я не могу... Ты такой, блин, плэйбой!.. Ты такой, блин, альфонс!.. Ох, бляха, я щас кончу...
      - Моника! - раздалось откуда-то сзади. - Шоу-тайм!
      - Та шоб их всех, - сказала Моника, отрываясь от русских кудрей.
      Снова появился Карлос, поставил на стол закуску - порезанные вдоль огурцы и морковки, плюс майонез на отдельном блюдечке. Анжелика повторила разлитие, уже в три стакана - и вдруг послышался надтреснутый, еле живой голос:
      - Приве..е..ет...
      Голос принадлежал очень худой и очень бледной девице с потухшими глазами. Она держалась обеими руками за спинку стула и слегка покачивалась.
      - Добрый вечер, - сказал я. - Присаживайтесь.
      - Не..е..е... У меня зака..а..аз...
      Она сделала плаксивое лицо и медленно уползла.
      - Что это с ней? - спросил я. - Болеет?
      - Это понарошку, - объяснила Анжелика. - Роза всегда типа болеет, у нее имидж такой. Ее тогда кексы жалеют и денег дают больше. А так она нормальная, только в роль сильно вошла, мы даже беспокоимся теперь. Давай выпьем, чтоб она была здорова.
      На трепангов обрушилось еще полста.
      - Бааби!.. Андзерика!.. Симэй дэс!..
      - Нас заказали, - деловито сказала Барби, ставя на стол пустой стакан. - Отдыхай, увидимся.
      В одиночестве я сидел недолго и через минуту перешел под опеку следующей красавицы. Она была похожа на воздушный шарик, в нужных местах перетянутый тугими резинками, - а походку имела такую, словно ее с отскоком от пола вел невидимый баскетболист. Плюхнувшись напротив, выбросила в мою сторону жеманно изогнутую руку:
      - Говорят, наши в городе?
      - Не врут.
      - Каролина.
      - Очень рад.
      - А чего ты девчонкам не башляешь?
      - Жадный.
      - Да ладно тебе. Ты давай башляй.
      - Ага.
      Попса в динамиках вдруг обрубилась, и свет в заведении стал медленно гаснуть.
      - Рэдиз андо дзенторимен! - раздалось под потолком. - Сёу-тайм!!!
      Публика затихла и напряженно подалась вперед. Сценическое возвышение осветилось, заиграл какой-то несуразный гопак - и кулисы исторгли тощенькую приму в цветастой пачке и в таком же цветастом бюстгальтере. Выбежав на середину, прима исполнила несколько не вполне уверенных па, а затем нажатием потайной кнопки отправила обе половины бюстгальтера дуплетом в потолок, явив взорам изголодавшейся публики давно обещанное.
      - Рэдиз андо дзенторимен! - торжественно возгласил ведущий. - Дзыс из Синди!!!
      Под одобрительные крики и рукоплескания Синди разыграла минутную пантомиму, изображая сразу и корову, и доярку. Затем спустилась в зал и подиумным шагом направилась к ближайшему зрителю. Пантомима повторилась в сокращенном варианте у него перед носом. Зритель вытащил кошелек.
      - Понял, как надо? - наставительно сказала Каролина.
      Когда Синди взошла обратно на сцену, балетной пачки на ней уже не было, а из трусов во множестве торчали тысячные банкноты - как подрывные брошюры за кушаком революционного студента. Она раскланялась, послала залу воздушный поцелуй и исчезла за кулисами.
      - Ну, чего не дал? - строго спросила Каролина. - Жаба давит?
      - Так она не подошла... Кабы подошла, я б дал...
      - Рассказывай! - Каролина махнула рукой, поднялась и отпасовалась на другую половину поля.
      Музыка сменилась на что-то сладкозвучно-персидское. Я взял два морковных ломтика и попробовал загрести ими побольше майонеза. Ломтики были длинные, хлипкие, немилосердно гнулись и на роль палочек совсем не годились.
      - Рэдиз андо дзенторимен! Дзыс из Моника!!!
      Я поднял глаза и увидел на сцене свою недавнюю собеседницу. Она блестела и переливалась, вся увитая разноцветной мишурой и перьями. Из области копчика произрастал павлиний хвост. Спереди, потеснив перья и мишуру, выпукло торчало все то же. Новую пантомиму следовало бы назвать «Птичье молоко».
      Выполнив план по надою, Моника спустилась со сцены и направилась прямиком ко мне. Дойдя, развернулась задом и несколько раз подвигала вверх-вниз хвостом. Амплитуда была впечатляющей.
      - Классно, - сказал я.
      Уперев руки в боки, она стояла передо мной. Ей не хватало лишь прилавка с толстолобиками.
      - И что теперь? - спросил я. - Денег дать?
      Она уверенно кивнула. Я вытащил из кармана тысячную купюру и сунул ей куда-то в мишуру. Она довольно хлопнула себя по оперению, потрепала меня по щеке и проследовала к следующему столику - а там уселась на зрителя верхом и скакала на нем амазонкой, покуда тот не раскошелился.
      - Рэдиз андо дзенторимен! Дзыс из Памэра!!!
      Третий номер программы был, видимо, задуман гвоздем. Таких размеров и таких надоев не видывала никакая ВДНХ. Клиенты заведения благоговейно примолкли и таращились на рекордсменку, чтобы во всех деталях донести увиденное до друзей и сослуживцев. Памела властно и величественно прошлась по залу - как татарский хан, собирающий дань с покоренного племени. Я был единственным, кто удостоился от нее каких-то слов. Принимая от меня очередную сэнку, она наклонилась и жарко прошептала:
      - Милый, как меня достали эти обезьяны!..
      Я проводил ее взглядом до следующего столика, где уже взволнованно трепыхались протянутые банкноты. Вдруг справа вытянулась чья-то рука и утерла мне нижнюю губу влажной салфеткой. Рука принадлежала конопатой девчонке с озорными глазами - я и не заметил, как она подсела ко мне со своими шуточками.
      - Привет, меня зовут Миранда.
      - Привет, Миранда.
      - За знакомство?
      - Давай.
      - Рэдиз андо дзенторимен! Дзыс из Антонио!!!
      На сцене нарисовался мускулистый бронзовый красавец в плавках. Он поворачивался туда-сюда и напрягал различные группы мышц, как на турнире по бодибилдингу.
      - Антонио из МАЧО !!!
      - МАЧО !!! МАЧО !!! - в восторге заголосили пьяные гости.
      - Тьфу ты! - сказала Миранда. - Руки-то красные. «Мачо»...
      - А почему красные?
      - Он у нас посудомойка. Сейчас покривляется, штаны наденет, и опять на трудовую вахту.
      Мачо обошел зал, собирая в плавки чаевые.
      - Рэдиз андо дзенторимен! Сёу-тайм из ова! Санкю вери мач!!!
      На сцену выкатили установку для караоке. Из зала вышла тетенька лет семидесяти, овладела микрофоном и затянула грустную песню.
      - Надеюсь, она не будет раздеваться? - спросил я.
      - Эта не будет. А вообще бывает - иной кекс переберет и давай стриптизить. Помню, один монах из рясы выпрыгнул и за Каролиной погнался. Еле убежала.
      - Весело тут у вас.
      - Ну. Потом, говорят, надоедает. Но я недавно, мне еще не надоело.
      - А с языком как?
      - Пока не очень. Но я учу. Вот, смотри...
      Миранда протянула крохотный блокнотик. Я открыл наугад и прочитал:

боинчан  -  грудь		скебе  -  козел
печапай  -  грудь		сэнэн  -  сэнка
ощили  -  жопа		ичиман  -  манка
атока  -  мужик		оманка  -  спросить у девч.

      - Хороший глоссарий, - сказал я. - Репрезентативный. Но есть некоторые неточности в переводе. Вот, скажем, «скебе» - это не то, чтобы «козел».
      - А как?
      - Ну, что ли... «сексуально озабоченный».
      - Значит, козел и есть. Все правильно. Что они, не козлы разве?
      - Козлы, блин, все как один! - вернувшаяся Моника, уже без хвоста и перьев, устраивалась рядом. - Тупые, грязные, скебешные козлы!
      - Точно, - подтвердила Синди, вливаясь в компанию. - Козлы. И обезьяны. Все до одного. Ненавижу.
      - Кто это «все до одного»?
      - Кто, кто... Японцы! Нация дегенератов. Или я неправа?
      - По-моему, нет.
      - Погоди, - сказала Моника. - А ты шо вообще тут делаешь? Работаешь?
      - Да, в университете...
      - И хочешь сказать, они тут не козлы?
      - Бывают, конечно, но ведь не все...
      - Та ну! Шо ты видел в своем, блин, университете? Я тебя умоляю! Козел на козле и козлом погоняет. Вон, гляди:
      - ДЗЯН !!! КЕН !!! ПОН !!! - грохнуло за столиком в углу. Клиенты играли с девушками в «камень-ножницы-бумагу» - выбрасывали кто кулак, кто два пальца, кто ладонь. Проигравший выпивал рюмку водки.
      - Ну шо, не козлы? Ты можешь представить, шоб русские мужики маялись вот такой же, я извиняюсь, херней? А эти ничего другого не умеют и не хотят. В натуре козлы. У нас, блин, Кучма - и тот умнее.
      - Ладно, - сказал я, - вас не переспоришь. Козлы, так козлы.
      - Правильно! Давайте выпьем за русских мужиков!
      - Ура-а-а!!!... За русских!!!... За мужиков!!!...
      - А где Сабина? - осведомилась Моника, опорожнив свой стакан. - Мы тут за москалей пьем, так она шо - спряталась?
      - Кто такая Сабина?
      - Да то заподэнка. Тернопольская. Пропала куда-то.
      - А остальные откуда?
      - Остальные с Киева.
      - Слушай, почему у вас с закуской так хило? Бразильцы на кухне съедают?
      - Щас будет. Значит так. Я тебе закуску, ты мне заказ. Две сэнки. Нормально?
      - Нормально.
      - Давай сюда, я в кассу отнесу.
      Она сгребла деньги и ушла к дверям. Пользуясь ее отсутствием, Миранда наклонилась ко мне и сказала:
      - Я тоже так думаю!
      - Как?
      - Что они не все козлы. Я знаешь, как думаю? Я думаю, что есть плохие, а есть хорошие. Как и у нас. Я над этим очень долго думала.
      - Сабина, дывысь, якый гарный хлопец! - Моника вела за руку высокую шатенку. - Мы тут общаемся, а ты спряталась.
      - Мэнэ кексы замовылы, - сказала Сабина, усаживаясь. - Я хлопця ще з самого початку побачила. Очам не повирыла: звидкыля такый узявся? Зачудувалася. Хто тилькы до нас не прыходыть...
      - Сабина, он говорит: наши кексы не козлы!
      - Та ну! Та вже ж воны не дурни? Прыходять, сидають и мэнэ запытують: ты звидкыля? Я им говорю: з Тернопиля. Що?! З Чорнобыля?! Лякаються и видразу тикають. Хто ж воны ще, як не дурни?
      - Ну и хорошо, что дурни. Были бы умные, разве б мы столько зарабатывали? Давайте выпьем за наших кексов!
      - Ура-а-а!!!... За кексов!!!...
      Пришел Карлос, поставил на стол новую бутылку водки Suntory и блюдечко. Сфокусировав взгляд, я разглядел на блюдечке горсть фисташек.
      - Это «закуска»?!
      - А шо? Где я тебе еще найду? У нас тут, блин, не Макдональдс.
      - Я найду! - сказала Синди. - Сделаешь мне заказ?
      - Сначала найди, потом заказ.
      Синди побежала за сцену, Миранда за ней. Моника деловито наполняла стаканы. Сабина, подперев щеку, глядела на меня.
      - Обережно з горилкою, хлопче! До хаты не потрапыш, пид забором будеш ночуваты. Мы з усима кексами пидряд пьемо, натренувалыся, куды тоби до нас.
      - Ничего, - сказал я. - Ты нашего брата москаля еще не знаешь.
      - Та господы! - вздохнула Сабина. - Хиба ж я вас не бачила...
      На столе появилась картонная коробка с половинкой холодной пиццы. Синди стояла над ней с видом Геракла, добывшего золотые яблоки. Миранда подбежала и пристроилась рядом. Я медленно поднялся, оглядел зал, поманил пальцем человека в жилетке. Он мигом подскочил.
      - Этой заказ. И этой заказ.
      - Хай! Четыре тысячи иен.
      Я ткнул пальцем в Сабину.
      - И этой тоже заказ.
      - Хай! Шесть тысяч иен.
      Освободясь от лишних бумажек, я опустился в кресло и взял стакан.
      - За щедрость! - сказала Моника. - За широкую, блин, русскую душу!
      - Ура-а-а!!!... За щедрость!!!... За душу!!!...
      Я вернул пустой стакан на стол и засунул в рот кусок пиццы. В следующую секунду, как танк над окопом, надо мной навис бюст Памелы.
      - Караоке простаивает. Споешь?
      - Спою.
      - Что споешь?
      - Оперу спою.
      - Оперы нет.
      - Тогда не спою. Хочешь заказ?
      - Хочу.
      - Этой тоже заказ!!!
      - Хай! Простите, у вас время вышло. Будете продлевать?
      - Буду.
      - Еще полчаса - две тысячи иен. С заказом - четыре тысячи иен.
      - Держи.
      - Ну чего? Раскочегарился? Башляешь?
      - И этой тоже заказ!!!
      - Хай! Еще две тысячи иен.
      - Вообще всем заказ! Кто тут у вас есть? Всем заказ!!!
      - Будет исполнено! Одну минуту... Двенадцать тысяч иен.
      - На.
      - Это десять тысяч. Нужно еще две.
      - Погоди... Больше нету. Всем заказ минус одна.
      - Кто «одна»?
      - Не знаю. Минус кто-нибудь. Кто у вас остался?
      - Роза, Анжелика, Барби, Виолетта... Но они заняты...
      - Да, да, вот им всем заказ. Ничего, что заняты. Кто еще?
      - Все, больше нельзя. У вас полчаса. Отдыхайте, пожалуйста.
      В полчаса уместилось многое. Трогательные брудершафты, разбитые стаканы, бородатые анекдоты, дурацкий смех, очередная бутылка, удивленный Дзюнтаро с кассетой, камни, ножницы, бумага, много чего другого, обреченного на ретроградную амнезию, а в довершение всего - прямо перед глазами - белая табличка с красными иероглифами: «Не бросайте в писсуар окурки, мусор и др.»
      Иероглиф «и др.» располагался по центру и был сильно засижен мухами.
      Кто-то потеребил меня за правый локоть.
      - Хорошие девочки, да?
      - Ага...
      - Примите мою визитную карточку.
      - Угу...
      - Я здесь часто бываю. Мы с вами еще встретимся.
      - Ммм...
      Зашумел слив. На выходе меня поджидал человек в жилетке.
      - Простите, у вас опять время вышло. Будете продлевать?
      - Буду...
      - Две тысячи иен.
      - В смысле не буду... Выход где?
      Заказанные мною вышли меня проводить. Схватившись за перила на краю площадки, я посмотрел в черное небо, глотнул трезвящего ночного воздуха и оглянулся. Они стояли у дверей, выстроившись в шеренгу. У меня зарябило в глазах и засвербило в глотке.
      - Сейчас спою, - сказал я.
      Они молчали.
      - Сейчас точно спою! - повторил я и развернулся к перилам. Внизу тянулась улица Накабяку, вдали мигали желтым светофоры, город спал.
      - Пой! - послышалось сзади. - Спивай, хлопче!
      И я запел.

* * *
      Персидские, сиамские, ангорские, абиссинские, бенгальские, бомбейские, египетские, сомалийские и еще бог знает какие кошки всю ночь тусовались у меня во рту. Под утро к ним присоединились росомахи, скунсы, бурундуки, еноты, опоссумы, мускусные крысы, хорьки и прочая сволочь, налакавшаяся сивушных масел из химического состава водки Suntory. Когда я открыл глаза, сволочь ичезла, оставив после себя нечто неописуемое. Во рту это «нечто» даже не поместилось, расползлось по всей голове и остальному организму, забило извилины и сосуды, натолкалось в суставы и позвонки, обволокло потроха и сдавило душу.
      С матраса я сполз на татами, уронил голову на пахучие соломенные рубчики и лежал так минут двадцать. Потом медленно поднялся на четвереньки и еще медленнее - на ноги. Квартира вокруг была моя.
      Час я истязал себя под душем, час отлеживался, час снова истязал, пил слабый чай, проветривал голову на балконе, зарывался головой в подушки, сидел в позе лотоса, опять шел под душ, опять падал на матрас, опять пил слабый чай - и к середине дня почувствовал, что скоро начну оживать.
      Зазвонил телефон.
      - Привет, - сказал женский голос. - Это Люся.
      - Ага... - сказал я. - То есть, нет, не понял... Какая Люся?
      - Ты что, не помнишь? Ты вчера всех заказал, а меня не заказал. Дал телефон, сказал «звони». Вот я и звоню. Ты чё делаешь сегодня?
      - Гоню похмелье...
      - А потом?
      - Еще не знаю.
      - А когда повезешь меня на ирисы смотреть?
      - Куда смотреть?
      - На ирисы! Обещал вчера. Забыл?
      - Почему забыл... Не забыл...
      - Когда повезешь?
      - А когда лучше?
      - Прямо сейчас. У меня дэйто отменилось.
      - Чего отменилось?
      - Ну, свидание! С кексом. Позвонил, говорит: «не могу». До вечера свободна. Поехали, ты обещал.
      - Ну хорошо, поехали...
      - Через десять минут у Макдональдса. Жду.
      На пятом коротком гудке я вспомнил, что ирисы расцветут через месяц. В парке у святилища Тораэмон цветение ирисов отмечалось ежегодным праздником, и случалось это всегда в начале июня. В мае цвели фиалки, пионы, рододендроны, камелии, левкои, пастушьи сумки, жимолости - а ирисы даже не думали цвести, только собирались. И я должен был их показывать какой-то неведомой Люсе.
      К стене Макдональдса прилепился автомат с напитками. Купив банку холодного гречневого чая, я присел на капот своей «Хонды», откупорил, сделал глоток, зажмурился...
      - Привет!
      Люся стояла передо мной, кокетливо склонив голову набок. Я напряг память, пытаясь соотнести эту картинку с ночными впечатлениями. Ничего не получалось. Джинсы, серая куртка, волосы убраны в хвостик, никакой косметики. Если я и видел ее накануне, то в другом обличьи.
      - Как здоровье?
      - Спасибо, лучше.
      - Учудил ты вчера, конечно.
      - Чего я учудил?
      - Не помнишь?
      - Нет...
      - Оперу ты вчера пел! У нас у всех уши заложило.
      - Подумаешь, оперу... А какую оперу? «Евгения Онегина» или «Хованщину»?
      - «Супружество нам будет мукой» - это что?
      - «Евгений Онегин».
      - Ну так мы едем?
      - Залезай.
      Я сел, поставил чай в специальную держалку, пристегнулся, вырулил на шоссе и взял курс на святилище.
      - Это далеко? - спросила Люся. - К шести вернемся?
      - Вернемся.
      - Мне опаздывать нельзя. В полседьмого уже на работу везут. А до того душ, макияж, одеться...
      - Тяжело вам.
      - Что делать... Зато деньги.
      - Большие?
      - Ну как... В самом клубе не очень большие. Если танцуешь или заказов много, еще ничего. Заказ пополам делится - сэнка тебе, сэнка заведению. Но основные деньги идут с дэйтов.
      - Со свиданий?
      - Ага. Если правильного кекса подобрать, то заработать можно очень хорошо.
      - Как это «правильного»?
      - Ну, с деньгами! Это ведь не так просто - распознать денежного кекса. Многие не умеют. Скажем, думают: вот, с мобилой пришел, значит богатый. А на самом деле все наоборот - с мобилами в кабаки только шестерки ходят. Которым могут позвонить и на работу вызвать. Богатые ходят без мобил. А самые богатые - даже без часов. Я всегда на руки смотрю: если часов нет - значит, очень хороший кекс, состоятельный. Но это редко.
      - Ну ладно, а дальше?
      - Дальше техника. Ты должна перед ним мелькать, но ненавязчиво. Как будто тебя все типа заказывают, рвут на части и тебе не до него. И он потихоньку начинает думать: а чё это, собственно?
      - И делает заказ.
      - Сначала может и не сделать. Может сам подсесть, если там у него знакомые. Или нас к нему могут без заказа подсадить, если он большая шишка. Ты ему тонко намекаешь. И если он заказа не делает, сажаешь его на мороз.
      - Это как?
      - А вот так! - Люся сложила на груди руки, вздернула подбородок и уставилась куда-то в сторону. - Типа знать тебя не желаю и общаться не буду. Если он десять минут на морозе сидит и в ус не дует, значит это жмот, нечего с ним и возиться. А если не выдерживает и делает заказ, то можно раскручивать дальше.
      Вдоль дороги тянулись свежезасеянные поля. Тут и там виднелись согбенные крестьяне с ящиками рисовой рассады на поясе. Разгребая воду резиновыми сапогами, они втыкали рассаду в те редкие места, где оплошала сеялка.
      - Когда он тебе первый раз назначает дэйто, - продолжала Люся, - нужно отказать. Резко и жестко. Он должен испытать шок. Когда назначает второй раз - тоже отказать. Только чуть помягче, чтобы всю надежду не угробить. Третий раз - нехотя согласиться. Типа, ладно, уговорил. Ни в коем случае не проявлять никаких эмоций. Далее: на первое дэйто приходить нельзя. Пусть ждет и обломится. Причину потом придумать. На второе можно прийти, но с приличным опозданием. И не задерживаться. Подарок взять, и домой. А вот на третье назначенное дэйто можно приходить вовремя и надолго, потому что к этому времени кекс уже с гарантией дозревает до нужной кондиции.
      Люся вдруг спохватилась:
      - Слушай, я все треплюсь, треплюсь... А тебе это интересно?
      - Конечно, - кивнул я. - Совершенно новый срез бытия. Ни разу не сталкивался.
      - Ха! - оживилась Люся. - Это же психология! Тут понимать надо.
      - И что происходит дальше?
      - Дальше самое интересное. Кекс ведет тебя в ресторан, показывает, какой он крутой. Здесь, в принципе, можно еще немного покукситься. Даже нужно. Потом шопинг. Он тебя одевает с головы до ног, увешивает драгоценностями, дарит кучу разных мелочей. Можно вспомнить про родственников, им чего-нибудь купить, друзьям там всяким... Денег, конечно, тоже должен дать. Наличных. Если не дает, намекнуть: вот, мол, в Токио видела кофточку за пару манок, в воскресенье оказия, хорошо бы привезти. Хотя, как правило, дают и без намеков. И наконец, кекс грузит все в машину, сажает тебя - и везет.
      - Куда везет?
      - Вот именно. Куда везет? Этот вопрос ты ему и задаешь: а куда это, милый друг, ты меня повез? Он смущается, краснеет, бледнеет, набирается духу и выдавливает: мол, сейчас мы поедем в лав-отель.
      - Бедняга...
      - И тут ты закатываешь ему сцену. Как ты мог подумать! Как ты мог, японская твоя морда, хоть на секунду такое допустить! За кого ты, паразит косоглазый, меня принимаешь? Чтобы честная девушка продавалась за тряпки? Он, понятное дело, мигом скукоживается, делается притихший, отвозит тебя домой, помогает отнести покупки, долго извиняется, еще денег дает и просит не рвать с ним отношений.
      - Боже, - вздохнул я. - Как это жестоко!..
      - Это еще ерунда! - сказала Люся. - У нас Каролина одному кексу всю рожу ногтями расцарапала, когда он ее поцеловать хотел. Жалела потом, думала, больше не придет. Ничего подобного - пришел, каялся и кучу денег дал.
      - Обалдеть можно, - сказал я. - По-моему, вы работаете не под той вывеской. Что значит «Винус»? При чем здесь вообще Венера? Ваше заведение правильнее было бы назвать «Динамо (Киев)». И поставить на входе статую Блохина.
      - А чё это? - удивилась Люся. - Ты нас типа осуждаешь?
      - Нет, почему... Уж лучше так, чем проституцией.
      - Ха! Ну ты сказанул! Разве проституцией можно столько заработать?
      - Нельзя?
      - Дохлый номер. Которые здесь на это пускаются - просто дуры. Считать не умеют. Или характера нет. У нас были такие девчонки: кекс покажет им четыре манки, у них глаза загорятся - и на все согласны. А что потом? Подсядет к этому же кексу или к его знакомому, попросит заказ - а он ей: «гоу эвэй, бич»! Там ведь тоже свое сарафанное радио, все про всех становится известно. Вот и сидит потом, как дурочка, без заказов, без дэйтов, на одной зарплате. А если до полиции слух дойдет, сразу уволят, и бай-бай.
      - Значит, динамить выгоднее?
      - Никакого сравнения просто.
      - Страна чудес, - сказал я. - Сколько здесь живу, не перестаю удивляться. Где еще в мире такое возможно? Нигде, только в Японии.
      - В Японии тоже не везде! Токийских девчонок послушаешь, так у них не так. Столичный кекс ушлый, себе на уме, его развести - попотеть надо. Под столичных и ложиться иной раз приходится. А тут у нас тишь, глухомань, кекс дремучий, непуганый, такого только и динамить.
      Поля кончились. Шоссе попетляло меж холмов и нырнуло в длинный тоннель.
      - Можно еще волосами торговать, - продолжала Люся. - У нас блондинки крашеные, но это секрет, для кексов мы все натуральные. Бывает, отстрижешь волосину и продашь за сэнку. Типа сувенир. А один раз я целую манку заработала. Сейчас расскажу, ты со смеху помрешь. Кекс спрашивает: вот на голове у тебя белые волосы, а какого цвета там? Я говорю: зеленого. Как, удивляется, почему зеленого? Чернобыль, отвечаю, мутация! Ух ты, говорит, хочу посмотреть. Щас, говорю, погоди. Иду в гримерку, там хвост висит, с которым Моника выступает. Отрезаю от него зеленую волосину и приношу. Покупай, говорю, десять тыщ стоит. Купил.
      - Что ж он, не видел, чего берет?
      - Темно, пьяный... Хотя им и трезвым можно что угодно впаривать. Очень легковерный народ.
      Тоннель остался позади. Нас опять обступили лесистые холмы. Некоторое время мы ехали молча.
      - Все должно как-то объясняться, - сказал я. - Мне вот что подумалось. На самом деле, такой феномен просто обязан был здесь прижиться. Традиции вполне располагают. Возьмем институт гейш. Такая же покупка женского общества - причем, без иллюзий по поводу близости. Клиент платит немалые деньги, чтобы побеседовать, пофлиртовать, насладиться тонкой игрой двух умов - и заранее знает, что до койки дело не дойдет.
      - А наш клиент, - сказала Люся, - платит немалые деньги, чтобы поглазеть на голые титьки. И по возможности их полапать. Вот на что хватает тонкой игры ихних умов.
      - Ну так ведь и вы не гейши! Настоящая гейша должна слагать трехстишия, играть на сямисэне, грамотно заваривать чай. Их по многу лет учат. А если уметь только грудь оголять, то чего ждать в ответ?
      - Что значит «уметь только оголять»? Ты видел, как я танцую? Я бальными танцами с пяти лет занимаюсь! Я на конкурсах выступала! Но здесь это никто не оценит, здесь титьку показывай, и всё. Это не мы дуры, это публика убогая.
      - Видишь ли, - сказал я, - у вас собирается специфический контингент. По нему ни о чем нельзя судить.
      - Да прям! Ты знаешь, сколько таких клубов сейчас в Японии? Если открыли даже в этой дыре - сколько их тогда в Токио? Можешь представить, какая прорва наших здесь работает? Скоро не останется ни одной украинской девки, которая не съездила бы в Японию. Гигантский спрос! Нет тут ничего специфического, просто таков японский мужик - закомплексованный и похотливый. Ты говоришь: игра умов. Кабы они хотели наслаждаться игрой умов, так и наслаждались бы на родном языке, со своими тетками. А если я по-японски двух слов связать не могу - какая тут игра, каких умов?
      Крыть было нечем.
      - Кстати, знаешь, какие деньги наши девчонки привозили семь-восемь лет назад, когда этот бизнес начинался? Только за то, чтобы ты пошла с кексом на какую-нибудь пьянку, отваливали по десять манок! Тыщу баксов по тогдашнему курсу. Это только за то, что сослуживцы увидят его в обществе белой женщины, больше ни за что. Вот и скажи теперь: уважают они сами себя, или как?
      - Ну хорошо, а вот ты уважаешь сама себя?
      - А я-то при чем?
      - Ладно... Приехали.
      Перед нами лежала гравийная стоянка, за которой возвышались красные деревянные ворота с двумя перекладинами. Я припарковался. Мы вышли.
      - Где твои ирисы? - спросила Люся.
      - В парке, - ответил я. - Только они еще не расцвели. Это будет через месяц.
      - Зачем же ты меня сюда привез?
      - Просто походим. Здесь и без ирисов хорошо.
      За воротами находился павильон для омовений рук и ополаскиваний ртов. Бронзовый дракончик, грустно закатив глаза, выпускал из пасти струйку воды. Я жадно выпил четыре ковшика. Люся сделала два глотка.
      - Удивительно, - сказал я. - Вы правда такие все устойчивые к алкоголю? Каждую ночь пьете, как лошади, а с похмелья не мучаетесь?
      - Да ты что, - усмехнулась Люся. - Достаточно, чтобы кексам так казалось, иначе бы мы все давно спились. Налить воды вместо виски несложно. Конечно, не всегда получается - то кекс норовит сам подлить, то всё слишком на виду. А иной раз так достанут, что и самой захочется. Но все-таки с утра обычно дэйты, надо быть в форме.
      - Погоди... А эти вчера меня тоже дурили, что ли?
      - Возможно. Ты ж пойми, у нас рефлекс: пришел кекс, его надо напоить, а самой не напиться. На автомате действуешь.
      В сумочке у нее запищало. Она вынула мобильный телефон:
      - Моси-моси! Хелоу! Из ыт ю?.. Йес-йес!.. Ноу-ноу!.. Ай сэд ноу!.. Нау? Элоун. Оунли ван. Оунли ми... Хонто-хонто... Ноу-ноу, тудэй дамэ! Ай эм бизи да кара. Си ю лэйта. Бай-бай.
      Она выключила телефон и вздохнула:
      - Жених...
      - Какой еще жених?
      - Ну, это так говорится. Есть просто кексы, а есть женихи. В принципе, бывают еще бойфренды, но про них отдельный разговор. А женихи - это которые жениться хотят. С ними нужна особая стратегия. Жениха надо все время разруливать с кексами, чтоб он с крючка не сошел. Скажем, у Каролины всегда два жениха и что-то около десяти кексов. Прикинь, каково ей крутиться!
      - А бойфрендов сколько у Каролины?
      - Бойфренд всегда один. Это же бойфренд! Но бойфренды мало у кого. Они невыгодные. А вот жених - это золотое дно, его динамить можно долго-долго. Хотя там тоже свои тонкости. Я со своим вконец замучилась. Звонит и звонит, ни минуты покоя... А куда мы дальше пойдем?
      - Туда, к ирисам...
      Ирисовая плантация была укрыта полиэтиленом. Строгие ряды остролистных кустиков послушно торчали из круглых дырок. Многие уже выпустили стрелки.
      - Вот, - сказал я. - Скоро распустятся. Тогда повалит народ, и здесь будет не протолкнуться. А пока даже в субботу никого нет.
      Мимо пронесся пацан лет десяти, держа что-то в руках. Оглянулся, тормознул и подбежал к нам.
      - Глядите!
      В его протянутой руке шевелилась маленькая черепашка. Она неуклюже сучила всеми четырьмя лапками и разевала рот с единственным зубом. Пацан поднял с земли прутик и сунул ей между челюстей. Прутик хрустнул и распался надвое.
      - Где взял? - поинтересовался я.
      - В пруду поймал. Вон там. Ну ладно, бай-бай!
      - Здесь еще и пруд? - проводив пацана взглядом, спросила Люся.
      - Конечно. Что за парк без пруда?
      Пруд напоминал своей формой неправильный бублик, извилистый и вытянутый. На остров, игравший роль дырки от бублика, были перекинуты два красных горбатых мостика. Мы взошли на один и облокотились на перила.
      - Рыбы... - задумчиво сказала Люся, глядя в воду.
      - Карпы, - пояснил я. - Символ богатства.
      - Разноцветные... Красиво... А что они тут едят?
      - Они едят специальный корм. Которым ты их можешь угостить. Если хочешь.
      - Хочу!
      Расфасованный в пакетики корм продавался у входа на мостик. Продавца заменял деревянный ящичек с прорезью и картонка с надписью «Корм для карпов, 100 иен». Я заплатил, взял пакетик и вручил Люсе. Самый наблюдательный карп уже подплыл к мостику и внимательно отслеживал наши действия. Люся извлекла из пакетика первую горошину зеленовато-бурого цвета и прицельным броском отправила ему в морду.
      Карп взметнулся, изогнулся, распахнул рот, ударил по воде хвостом, нырнул, вынырнул, выпучил глаза - и тут же с ближних и дальних концов пруда на запах корма устремились его собратья. За считаные секунды вода под мостом вскипела рыбьими телами. Желтые, серые, белые, красные, блестящие, жирные, жадные, они заклокотали под нами, как на адской сковороде. Обезумевшие рыбы терлись друг о дружку чешуей, вытягивали рты в хоботы, хватали воздух, проваливались вниз, проталкивались вверх, теряли ориентацию, панически трепыхались - воды под этой бурлящей биомассой было уже не разглядеть. Звуков никаких не было, но казалось, стоит дикий шум. Умей рыбы кричать - мы бы точно оглохли.
      Жрать, жрать, жрать, жрать, жрать!!! Драться за кусок, клянчить кусок, ловить кусок, глотать кусок, прыгать выше, бить хвостом, тянуть рот, толкать соседа, кусать соседа, топить соседа, мочить соседа, хватать свое, отбирать свое, не упускать свое, приумножать свое, быть на пиру протоплазмы первым - вот задача и вот цель!!!
      Я заметил, что Люся перестала бросать корм и неподвижно стоит с гримасой отвращения на лице. Взяв пакетик из ее рук, я зачерпнул горсть горошин и швырнул карпам добавки.
      - Противно! - сказала Люся. - Это не рыбы, это свиньи какие-то...
      - Отчего же? - Я бросил еще. - Ты только погляди на их грудные плавники! Какие они большие и круглые, как они топорщатся! Где ты еще такое увидишь?
      Люся молча повернулась и зашагала прочь. Я высыпал из пакета остатки, сунул смятый пакет в карман и двинулся следом. Метров тридцать она не оборачивалась. Потом села на скамейку у самой воды.
      - Ну и зачем? - спросила она. - Зачем держать здесь этих уродов? Да еще в таком количестве. Это что, правда красиво?
      - Меня тоже такие мысли мучали, - сказал я, присаживаясь рядом. - Могу предложить две гипотезы.
      - Какие?
      - Гипотеза первая. Униженный и забитый клерк при помощи этих рыб может ощутить себя маленьким наполеоном, вершителем рыбьих судеб - и частично утолить свои комплексы.
      - Правдоподобно...
      - И гипотеза номер два. Эти рыбы - наглядная модель суетного мира. Их разводят здесь специально, чтобы посетители упражнялись в недеянии. Есть такое понятие в буддизме. Точнее, в даосизме. То есть: не хочешь безобразия - не корми. Не делай.
      - Нет, это очень сложно, - сказала Люся. - Это ты перемудрил. Буддизм приплел какой-то...
      - А что такого? Почему бы иногда не вспомнить о буддизме?
      Люся пристально посмотрела на меня и хмыкнула.
      - А знаешь, - сказала она, - что я про тебя первый раз подумала? Ну, когда ты ночью оперу запел.
      - Что?
      - Только без обид, ладно?
      - Да какие обиды...
      - Я подумала: ну вот, довели русского мужика косоглазые сволочи. Совсем крыша уехала. А теперь гляжу: вроде ничего, нормальный... Даже интересный.
      - Стараюсь...
      - А вот с кексами скучно. Они похотливые, скебешные, у них одно на уме.
      - Ты ведь говорила, что некоторые жениться хотят?
      - А жениться-то они, думаешь, зачем хотят? За тем же самым. Белую бабу хотят. Все они скебешные, что ты мне будешь рассказывать...
      Запищала трубка.
      - Тьфу ты, зараза, - сказала Люся и отключила у трубки питание.
      - Правильно, - сказал я. - Пусть твой жених отдохнет. И даст нам спокойно исполнить религиозный обряд.
      - Обряд?
      - Мы в святилище. Мы должны пообщаться с богами.
      - А как с ними общаться?
      - Проще всего написать записку. Вон висят, видишь?
      Возле главного павильона виднелся длинный стенд, весь увешанный деревянными дощечками. Дощечки были испещрены надписями. Мы подошли поближе, и я зачитал несколько вслух:
      - «Поступить в университет»... «Чтобы все были здоровы»... «Поступить в университет»... «Поступить в университет»... «Купить собственный дом»... «Поступить в университет»... «Вылечить плечо»... «Стать знаменитым артистом»... «Стать знаменитым сумоистом»... «Поступить в университет»...
      Люся внимательно слушала.
      - Видишь, как все элементарно? - сказал я. - Покупаешь в ларьке дощечку и пишешь желание. Скажем: «кинуть тысячу кексов». Или: «надинамить миллион». Или там: «догнать и перегнать Каролину». Просто пишешь и вешаешь. Боги потом соберутся на совет и рассмотрят.
      - Они ведь не наши боги, - сказала Люся. - Я даже не знаю, как их зовут. Что это вообще такое? Буддизм?
      - Синтоизм. Японское язычество.
      - А ты что ли, этот самый?.. Синтоист?
      - Видишь ли, - сказал я, - такого слова, как «синтоист», не существует. И в японском языке, и в русском оно лишено всякого смысла. Это не та религия, которую можно исповедовать или не исповедовать. Просто есть боги, которых надо ублажать. А веришь ты в них или не веришь - это им до фонаря.
      - Но боги-то японские?
      - Конечно.
      - Вот видишь. А я сейчас возьму и напишу: мол, хочу всех ваших японцев опустить на бабки. Что они тогда со мной сделают?
      - Об этом я не подумал.
      - Пойдем-ка лучше отсюда.
      - Нет, погоди. Мы должны ударить в гонг. Держи пятачок и делай, как я.
      Подведя Люсю к главному павильону и поднявшись с ней по ступенькам, я бросил свои дырявые пять иен в ящик для пожертвований, взялся за висящий канат, размахнулся и с силой ударил. Густой медный гул звонко прорезали два моих хлопка. Секунд пять я стоял со сложенными ладонями.
      - Ну-ка, дай! - Люся схватилась за канат и тоже врезала по гонгу.
      - Пятачок! - поспешил напомнить я.
      - А, да... - Люся кинула пятачок в ящик.
      - Два хлопка!
      Люся послушно хлопнула раз, хлопнула другой, потом зачем-то третий - и неожиданно застыла в молитвенной позе. Прошло с полминуты. Она все стояла, закрыв глаза и беззвучно шевеля губами. Я отошел в сторону, чтобы не мешать.
      Время шло. Украинская девушка по имени Люся молилась японским богам. О чем - знали только она и боги.

* * *
      Перекусив в маленькой лапшевне, мы поспешили назад. Всю обратную дорогу Люся дремала, откинувшись на спинку сидения. Без четверти шесть я доставил ее к дверям дома - он стоял в ста метрах от Макдональдса. Все одиннадцать девиц жили в пятикомнатной квартире на первом этаже. Войдя туда вслед за Люсей, я попал в обширную кухню. У захламленного стола сидела Моника в драном халате, дымила сигаретой и тасовала колоду карт.
      - Привет, Шаляпин! - сказала она. - Будешь в очко играть на щелбаны? Люська, в душ за мной занимай. Я за Памелкой.
      - Ладно, - сказал я. - Не буду вас смущать. Мойтесь, трудитесь.
      - Спасибо за экскурсию, - сказала Люся. - Я тебе как-нибудь еще позвоню.
      - Звони.
      - Ха, - ухмыльнулась Моника. - Попал ты, Шаляпин!..
      У моего дома меня встретил Федька Репейников. Пока я парковал машину, он топтался рядом с недовольным лицом и яростно тряс какой-то бумажкой. Когда же я наконец вылез, гневно затараторил:
      - Нет, ты почитай! Ты вникни! Они готовы все распродать, эти ублюдки. Свое, не свое, исконное, не исконное - им без разницы. Лишь бы побольше загнать, лишь бы нахапать!
      Бумажка оказалась распечаткой интернетовских новостей. Я прочитал:

Сегодня в Москву возвратилась российская правительственная делегация, посетившая Токио для встреч с представителями японского кабинета и деловых кругов. Итогом трехдневных консультаций явилось соглашение о предоставлении Японией долгосрочного кредита для реструктуризации российского внешнего долга. Российские политики, со своей стороны, обещали приложить максимум усилий для скорейшего разрешения территориальной проблемы. (ИТАР-ТАСС)

      - Пидарасы! - крикнул Федька. - Политические проститутки!
      - Господь с тобою, Федор, - сказал я. - Какие ж это проститутки? Это политические динамовцы. Проституцией они и близко столько не заработают. Успокойся, все будет хорошо.
      - Точно? - недоверчиво спросил Федька, пряча бумажку в карман.
      - Как пить дать.
      - Ну, смотри... Кстати, раз уж о проституции зашла речь. По агентурным данным, в городе функционирует притон, где стриптизят русские девки. И не только стриптизят.
      - Неужели?
      - Абсолютно точно. Ты не слышал?
      - О русских девках не слышал. О филиппинских слышал, еще о всяких других слышал - но не о русских.
      - У меня Танька только через неделю вернется. Может, походим, поищем? Я не знаю, где это конкретно, а ты говорить умеешь. Язык до Киева доведет.
      - Зачем тебе до Киева?
      - Ты не подумай чего. Я человек серьезный. Просто интересно взглянуть, как они тут устроились. Посоветовать чего, помочь. А там видно будет.
      - Не факт, что найдем. И не факт, что пустят. К тому же, такие заведения часто лежат под якудзой. Потом сам будешь не рад, что связался.
      - С тобой всегда так. Никакого энтузиазма. Ладно, пошли кино смотреть.
      - «Полицейская академия четыре»?
      - Нет, «Эммануэль пять».
      - Извини, Федор, не могу. Дела.
      - Э-э-э-э-э... - Федька скривился, махнул рукой и грустно побрел вдоль невысокой бамбуковой ограды, давя ботинками случайных кузнечиков, цепляясь локтем за кусты китайской розы и гоня из ноздрей дразнящие запахи поздней весны.

* * *
      Люся позвонила через три дня. Я сидел в своем кабинете за компьютером.
      - Привет, - сказала она. - У меня опять дэйто отменилось. Можем вместе пообедать.
      - Только что обедал.
      - Тогда кофе попьем. Ну давай! Я в бассейне, возле гимназии, напротив костёла.
      - Стоп-стоп-стоп, - сказал я. - Какой еще гимназии? И какого костёла?
      - Там написано: «гимназиум».
      - Это значит «спортивный зал».
      - Допустим. Но костёл-то ты должен знать, его все знают!
      - Какой костёл? Откуда тут костёл?
      - Ну, «кастл» - знаешь?
      - Замок, что ли?
      - Может, и замок... Ну, ты понял, где это?..
      Призамковый ров зеленел ряской. На стоянке спортклуба места не нашлось, и я припарковался на краю рва. Запер машину, пересек проезжую часть, подошел к зданию бассейна. Люся с распущенными влажными волосами сидела на скамейке.
      - Как поплавалось?
      - Замечательно. Ты ж понимаешь, нам все равно пить приходится ежедневно, как ни хитри. Поплаваешь - хоть немножко здоровья вернешь. А тут и сауна есть, вообще хорошо.
      - Проголодалась?
      - Не очень. Здесь кофейня рядом...
      Со второго этажа кофейни открывался дивный вид на многоярусную замковую башню с загнутыми черепичными скатами. Мы сели у окна, заказали по чашке капучино.
      - А я думала, это костёл, - задумчиво сказала Люся, глядя сквозь стекло.
      - У тебя неправильные кексы. Совсем не показывают тебе Японию.
      - Нет, водили как-то... Только я не врубилась, что это замок. А так конечно... Рестораны, магазины... Ну так мы ведь и не туристы, мы работать приехали.
      Принесли кофе. Люся вынула из чашки палочку корицы, сняла с нее языком пузырчатую пенку.
      - А знаешь, у нас в «Винусе» скоро шест поставят!
      - Шест?
      - Не видел, как у шеста танцуют?
      - В кино видел.
      - Теперь в натуре увидишь! Я пока из принципа не танцую, а как шест поставят, сразу начну. Я в Киеве только на шесте работала. Знаешь, какой кайф!
      - А в чем кайф?
      - О-о-о-о-о! Ты не понимаешь! Там столько трюков! Это такая акробатика! Если еще музыку грамотно подобрать, то вообще! Представь: сначала всё так медленно, спокойно, никто ничего не ждет... А потом гитара как взвоет! А ты как закрутишься! Просто конец света. Тэнчик обещает в июне сделать.
      - Кто обещает?
      - Тэнчик. Ну, директор. По-японски «тэнчо», так мы его тэнчиком зовем. Он у нас хороший. Все понимает. Говорит: девчонки, не стройте иллюзий, вы здесь как обезьяны в зоопарке. И смотреть на вас ходят тоже обезьяны. Так свою работу и воспринимайте. Потому что всерьез ее воспринимать - это чокнешься.
      - Мудрый человек.
      - Ну правильно же? Крокодил Гена работал в зоопарке крокодилом, а мы работаем белыми девками. Что такого? Я раньше бухгалтером была в одной конторе - десять начальников, сто проверяющих, денег никаких... Как вспомню, так мутит. Уж лучше здесь. Сейчас доработаю свои полгода, дома немного отдохну - и опять в Японию. Заказов много набираю, должны точно взять.
      - Это от заказов зависит?
      - Ну, естественно. Все записывается, все учитывается. У Синди заказов много, так ей прямо здесь контракт продлевают. И Барби тоже...
      - Откуда такие имена: Синди, Барби?..
      - Это не имена, это клички. Сценические псевдонимы. Чтоб японцам было легче выговаривать. И чтоб нам самим друг друга различать. А то у нас пять Светок, три Оксаны, две Наташки... Одна только я Люся.
      - Игра по схеме «три-пять-два».
      - Ага. И еще чтоб красивее было. «Светлана» на японское ухо - не круто. Вот «Барби» - круто. А «Оксана» по-японски, сам понимаешь, звучит как «окусан», то есть «жена», и это уже вообще никуда не годится.
      - А у тебя псевдоним есть?
      - Есть. Рита.
      - Не понял. Была Люся, стала Рита? Шило на мыло какое-то.
      - Кексы говорят: красиво звучит.
      - Черт знает что. Лучше знаешь, какой псевдоним возьми?
      - Какой?
      - Пенелопа.
      - Почему Пенелопа?
      - Потому что Пенелопа, согласно Гомеру, продинамила целую кучу женихов.
      - Да, я помню. А потом пришел Одиссей и всех замочил.
      - И лишил Пенелопу заработка.
      - Ха!.. Ну ты прикольщик!..
      Запищала трубка.
      - Моси-моси! - сказала Люся. - Хелоу!.. Йес... Йес... Ноу... Ин ван плэйс... Элоун... Оунли ми... Хонто... Ай сэд хонто!.. Ноу... Ноу... Ай сэд ноу!.. Хонто... Йес... Окей... Бай-бай.
      Вернув трубку в сумочку, она тяжело вздохнула.
      - Господи, что мне с ним делать...
      - Жених? Все тот же?
      Она покивала и некоторое время сидела молча, гоняя кончиком ложки кофейно-пенистые волны. Я повернул голову к окну и следил, как на черепичных башенных скатах играют солнечные блики, а на самой крыше тянут изогнутые хвосты два мифических дельфина.
      - Ты знаешь, - произнесла Люся, кладя ложку на блюдце, - я последнее время замечаю за собой странную вещь.
      - Какую?
      - Иногда чувствую, что мне его жалко.
      - Да уж... - сказал я. - Какая-то совершенно внеэкономическая категория. «Жалко»... Абсолютно непроизводственный термин. По какой статье будем проводить? Что говорит по этому поводу теория бухгалтерского учета?
      - Ты понимаешь, обычный жених так долго не выдерживает. Когда видит, что ничего не светит, переключается на других девок или вообще пропадает. А этот...
      - Влюбился?
      - Даже не знаю... Как они, такие скебешные, могут влюбляться? Тут другое слово нужно.
      - Зациклился? Заклинился? Запал? Подсел? Подвис?
      - Да, вот что-то такое... Ну сам посуди: приходит чуть ли не каждый день, с девяти до трех ночи, и на все это время делает мне заказ. Считай: четыре сэнки плюс две, и все это на шесть часов - получается тридцать шесть тыщ за вечер. Умножь на тридцать дней - миллион! Откуда деньги?
      - Может, он якудза?
      - Кто, этот очкарик? Он инженер какой-то. Что-то там чертит, я не вникала...
      - В серьезной компании могут хорошо платить.
      - Да, он говорил, что сделал изобретение и его наградили. Ну и потратил бы с умом! Так нет же, будет каждый вечер на голые титьки пялиться и канючить: «Ай вонт ю!»... «Плиз би май вайф!»... Придурок...
      - Значит, жалко?
      - Ну да! Ты не поверишь: я его один раз даже поцеловала!
      - Не может быть.
      - Я тебе говорю! Просто подумала: ну совсем же измучился парень, надо хоть чем-нибудь порадовать. Выпила побольше водки, собралась с духом... Блин, чуть не стошнило. Они вообще целоваться не умеют!
      - Кто?
      - Японцы!
      - Ну, может не все? Может, другие-то умеют?
      - Да прям! Девчонки про своих кексов то же самое рассказывают. Они все какие-то богом ушибленные. Мне его жалко, а что я могу? Первый раз сказала: мол, я тебя еще плохо знаю, мы мало встречались, вот встретимся сто раз, тогда сможем стать ближе. Я им это всем говорю - я ж не знала, что он считать начнет. Приходит потом, довольный, рот до ушей - вот, говорит, сегодня ровно сто раз. Что делать? Говорю: это, мол, были слишком короткие встречи, ты должен в общей совокупности пробыть со мной пятьсот часов. Типа в шутку сказала, чтоб отвязался, - а он понял буквально и теперь стаж насиживает.
      - Когда насидит пятьсот часов, расскажи ему про пуд соли.
      - Нельзя. Отравится. Почки угробит.
      - Тогда скажи открытым текстом: «Чувак, извини, ты не в моем вкусе».
      - Уже язык не повернется. Он столько денег на меня потратил... Ладно, контракта осталось два месяца, как-нибудь дотяну... Слушай, вот теперь я точно проголодалась. Отвези-ка меня к Макдональдсу.
      Мы вышли из кофейни, добрели до машины, остановились у самого рва.
      - Видишь листья на воде? - спросил я. - Круглые, большие. Это лотосы. Они тоже скоро зацветут.
      - Откуда ты все знаешь? - удивилась Люся. - Ирисы, лотосы...
      - Все люди разные, - сказал я. - Кто любит смотреть на голые титьки, а кто на цветы.
      - Да уж, - вздохнула Люся и взяла меня за руку. - На нашей работе умом тронешься. Забудешь, что есть на свете нормальные мужики. И когда появляется нормальный, вменяемый, совсем не скебешный - то уже и счастью своему не веришь.
      Тут она с какой-то тревогой вгляделась в меня и спросила:
      - А тебя правда это дело вообще не интересует?
      Я думал долго. Секунды четыре. Потом со всей решительностью ответил:
      - Правда.
      - Ой, какой ты классный! - выдохнула Люся и сильнее прижалась ко мне. - А ты знаешь, мне уже все девчонки завидуют. Даже Каролина...
      Когда мимо проплывало длинное здание краеведческого музея, Люся сладко потянулась и мечтательно произнесла:
      - Нет, ну как я все-таки хочу на шест! Ой, мамочки мои дорогие, как я хочу на шест!..

* * *
      Макдональдс встретил нас бесчисленными плакатами и флажками с художественными изображениями гамбургеров. Мы вышли из машины.
      - Слюнки текут, - сказала Люся. - Неужели не хочешь?
      - Нет, благодарю. Банку чая возьму и поеду поработаю.
      - Ну, ладно. Спасибо за кофе. Как-нибудь еще позвоню.
      - Звони.
      - Ты такой классный... Я должна тебя поцеловать.
      - Целуй.
      Она коснулась губами моей скулы. В то же мгновение от угла Макдональдса отделилась рыхлая фигура и сделала робкий шаг в нашу сторону.
      - Ч-чёрт! - сказала Люся. - Его тут не хватало.
      Жених стоял перед нами во всей своей красе. Белые штаны, красный свитер, толстые черепаховые очки. Волосы ежиком. Отвислые щеки. Пухлые губы.
      - На два слова, - сказал он мне.
      Мы отошли в сторону, и он заговорил:
      - Представляться не буду, формально мы знакомы. Я давал тебе свою визитную карточку - скорее всего, ты ее выкинул, не читая, - но это неважно. Мы знакомы, и между нами женщина. Я пытаюсь ее завоевать уже который месяц. Потратил на нее больше миллиона иен. Облек в пурпур и бархат. Выполняю малейший каприз. Всячески подчеркиваю серьезность намерений. Кое-чего уже добился - она подарила мне поцелуй, для такой женщины это немало. Теперь поставлено условие, пятьсот часов без посяганий, - я принял это условие, сейчас мне остается триста сорок часов, и нет такого условия, которого бы я не принял и не выполнил. Потому что это моя мечта, ты понимаешь - мечта! Жениться на белой красавице - это оправдало бы всё. Это главное и единственное, что я им не отдам, это последний плацдарм моего «я». Тридцать лет я делал то, что мне велели. Я послушно ходил в садик, ходил в школу, ходил к репетитору, ходил в университет, теперь хожу на работу, хожу на собрания, хожу на спортивные праздники, уважаю старших, горжусь фирмой, пью с начальством, повышаю квалификацию, делаю выплаты в пенсионный фонд; мне говорят, что я должен наконец жениться - А Я НЕ ХОЧУ !!! То есть нет, хочу, конечно, - но не так, как хотят они. У меня свои представления об идеале. Моя избранница должна быть большегрудой, длинноногой и белокожей. Не потому, что я хочу всех заткнуть за пояс, вовсе нет. Просто не осталось другого выхода - больше нечем вознаградить себя за столько лет пришибленности. Жертвующий должен быть увенчан, и во имя этого венка я готов пойти на новые жертвы и на новое рабство. Ради моей царицы я проползу на пузе до северных территорий и обратно, останусь гол и нищ, низведу себя до полного идиота, но не отступлю. Возможно, это и не самая эффективная схема, но капля точит камень: сегодня я младший инженер, а завтра старший, это так же неизбежно, как выход на пенсию, такова общественная логика, отчего бы ей и в любви такой не быть? Сто встреч, триста заказов, пятьсот часов; пуд соли, цистерна виски, тысяча голых титек - а там, глядишь, плод и созрел, должна же быть награда за терпение? Да и как жить, если в это не верить? Я и верил бы - но тут появляешься ты. Возникаешь, как землетрясение, чёрт знает откуда. Собираешь вокруг себя кучу девок, надираешься до синих соплей, не можешь попасть в писсуар, будишь оперными ариями полгорода - и после этого моя царица начинает дарить свои поцелуи тебе! С какой стати? За какие заслуги? Ты даже не сделал ей именного заказа! Конечно - я не знаю ее языка, не рассказываю смешных историй, не играю на губной гармошке, не имею вот этого дурацкого иронического прищура, с которым ты сейчас на меня глядишь. У меня только деньги и терпение, больше ничего, - но это большое терпение и большие деньги. Рано или поздно я достиг бы своего, если б ты перед ней не замаячил. Зачем тебе эта женщина, почему именно она? Ты ведь не выбрал Барби - понятное дело, ее кадрит якудза! Не выбрал Анжелику - ее кадрит заместитель мэра! Ты специально выбрал Риту, чтобы вытереть ноги об меня. Что ж, это несложно. Давай, троянский герой, давай, хитроумный странник, доставай стрелы, натягивай лук, мочи меня жалкого, гноби меня ущербного, докажи мне окончательно, что я ничтожество, что я тупая шестеренка, что я не имею права на мечту; давай смелее - заряжай и пли!
      
      Конечно, конечно...
      Ничего этого он мне не сказал.
      Не надо упрекать меня в завирательстве. Действительно, едва ли он был способен на такую долгую и страстную тираду. Вся эта тирада пронеслась у меня в голове за те секунды, что он ежился перед нами, как выловленная черепашка, неуклюже поводя плечами и силясь что-то произнести. Люся прошла мимо него в двери Макдональдса с гордо выпрямленной спиной, даже не взглянув. Он неловко потоптался, бросил на меня вопросительный взгляд, тут же отвел его в землю, вздохнул - и обреченно последовал за ней. Но до того, как двери за его спиной закрылись, я успел шепнуть ему в ответ:
      - Мой бедный скебешный губошлеп! Печальный рыцарь голых титек! Несчастное дитя экономического чуда! Упасите меня боги: я не собирался ни целиться в тебя, ни тем более стрелять. Я гость на твоем острове, а не царь; наша милая Пенелопа тоже далеко не царица; а десять лет под стенами Трои провел скорее ты, чем я. Там, откуда я, вообще давно непопулярны героические осады - может, кстати, оттого так и расплодилась порода циников с дурацким прищуром. Здесь же вы штурмуете крепость за крепостью уже шестой десяток лет, если не четырнадцатый. Понятное дело, вам нужно достойно утереть нос белому варвару, который раньше вас придумал всё самое лучшее и главное: паровой котел, электричество, спутник, железобетон, додекафонию и либерализм. Не говоря уж о кинематографе, о пресловутой фабрике грез, о расхожем голливудском типаже, длинноногом и белокуром, - таком желанном трофее для солдата в сыром окопе. Понимаю тебя, служивый, но хочу сказать вот что: из окопа видно далеко не всё. Прицельная оптика сужает перспективу. Я не хожу под ружьем и мог бы рассказать тебе много интересного - но ты лучше спроси у своих. Ты видел нового зазывалу в клубе «Винус»? Он оболтус, лузер, перекати-поле, дезертир - но он знает кое-что такое, чего не знаешь ты. Поговори с ним о последнем альбоме Рона Джейсона, о мэйнстриме и авангарде, о гитарных примочках и о зигзагах судьбы. Он скажет тебе, что из окопа пора вылезать. Да и сам посуди: белые девки, похожие на голливудских звезд, сплошным косяком прут в ваши края на сомнительные заработки - это ли не знак того, что варварский нос утерт? Спасибо тебе за взятые крепости. Спасибо за автомобили и полупроводники, за качество и надежность, за стабильность и безопасность. Спасибо за государственные субсидии, на которые я тут самовыражаюсь и оттягиваюсь. Спасибо - и хватит. Уже можно отложить в сторону микрофон для караоке, задрать голову в звездное небо - и спеть что-нибудь своим голосом и от души. Если это у тебя получится, то все блондинки всех голливудов станут твоими. Твоими до такой степени, что вовсе перестанут тебя интересовать. Если и не в этой жизни, то в следующей точно. Я буду очень переживать за тебя. Дерзай - и да помогут тебе японские боги.

декабрь 2002г.