«Записки гайдзина»

      Вадим Смоленский

      Копай-копай!



      - Мородой черобек!
      Я оглянулся. Реплика принадлежала благообразному дедульке в соломенной шляпе, мимо скамейки с которым я деловито прошагал. Увидев, что я остановился, он вскочил и засеменил ко мне.
      - Дзудорафствуйте, - старательно выговорил он и протянул руку.
      - Здравствуйте, - ответил я. Рука оказалась неожиданно крепкой.
      - А вы... Чито делай? Русский?
      - Русский, - кивнул я.
      - Я... газета читай, - сказал он и развернул «Ёмиури симбун». - Вот. Униберситет. Русский профессор. Да?
      - Да, тут русских много, - начал было я по-японски, но он замахал на меня руками.
      - Нет! По-русски давай!
      - Вы учите русский язык? - как можно вежливее спросил я.
      - Нет сейчас, - сказал он. - Давно. Военнопренный.
      Он вытащил из нагрудного кармана белую картонку и протянул мне. Я прочитал:

УДОСТОВЕРЕНИЕ

Г-н Кадзухо Сота награжден памятным знаком Роскомархива
«За созидательный труд на российской земле»

Председатель Роскомархива
Р.Г.Пихоя.

      За удостоверением последовал сам памятный знак, выполненный в виде медали. На одной его стороне было начертано: «Бывшим японским военнопленным», а на другой: «По случаю выдачи справок о труде».
      - Ничего не понял, - пожаловался дедушка, делая ударение на «я». - Русский язык трудно.
      Я объяснил ему суть документа в общих чертах. Он не довольствовался этим и пожелал узнать значение каждого слова.
      - Чито такой со-дзи-да-тэ...
      - «Созидательный»? Ну, это когда ничего нет - а потом: раз, и есть. Потому что работал.
      - А где «работал»?
      - Вот здесь. «Труд» - это значит «работа».
      - А-а-а... На-ро-сси-и-су...
      - На российской. Значит, на русской. Ну, Россия!
      - Понял. Дзе-му-ре... Чито такой?
      - Земле. Ну, земля! - Я пнул носком ноги асфальт.
      - Земля! - повторил он, и глаза его загорелись. - Земля! - вырвалось у него снова. - Земля! - произнес он в третий раз и задрал голову вверх, будто вспоминая что-то. Затем радостно хихикнул и сказал:
      - Копай-копай!

* * *
      Кадзухо Сота никогда не носил погон. Разгром Квантунской Армии застал его семнадцатилетним телеграфистом, сидящим в захудалом отделении связи среди маньчжурских сопок. Гражданский статус нисколько не смутил сталинских соколов, и Кадзухо пришлось созидательно копать российскую землю наравне с вчерашними солдатами. Ему несколько не повезло с фамилией: лагерные вертухаи переиначили «Сота» в «Сытый», и любили шутить по поводу того, что сытого кормить не надо.
      - А потом... такой маренький... как по-русски? По-японски это номи-сирами.
      - Блохи и вши.
      - Бурохи и фуси?
      - Да.
      - Бурохи и фуси очень много.
      Дедушка лихо крутанул руль, и мы выехали на скоростную дорогу. Оставалось полчаса езды до его дома, куда он зазвал меня погостить на вечерок. Бывший военнопленный уверенно давил на газ и травил лагерные байки. Когда ему не хватало русских слов, он заменял их матюгами - а к японской лексике прибегал крайне неохотно.
      - А потом... как это... Самогонка! Рюбишь?
      - Не очень.
      - Йоппу товою матти! А я рюбрю! - Он постучал себя в грудь. - Я сибиряк!..

* * *
      Сибиряк Сота свернул с автострады в каком-то мелком городке, поплутал по узким улочкам и припарковал машину на небольшой стоянке. Я вообразил, что мы уже добрались до его дома - но не тут-то было.
      - Вырезай, - скомандовал он. - Пойдем японские макароны есть.
      Подивившись грамматической отточенности этой фразы, я послушно вылез и последовал за своим новым знакомым в двери маленькой лапшевни. В общем-то, и следовало ожидать, что угощать он меня будет не дома - заранее известить жену о приеме гостя не было времени. Мы уселись за массивный стол и принялись изучать меню.
      - Самогонка нету! - сокрушенно вздохнул дедушка и зашелся хохотом. Собственные шутки приходились ему по вкусу.
      Отсмеявшись, он заказал две миски рамена. Подоспели они довольно скоро. Спутанные в клубок макароны нежились в темном соевом бульоне, а сверху на них благородно возлежали ломтики свинины.
      - Это как по-русски? - поинтересовался дедушка Сота.
      - «Свинина».
      - Нет! - протестующе воскликнул он, потом опять задрал голову и несколько секунд вспоминал. После чего наставительно поднял палец и сказал:
      - Это чушка!
      Я не возражал против чушки и принялся за еду. Дедушка одобрительно покивал моему владению палочками и весьма членораздельно произнес:
      - Порекомендуйте мне недорогую гостиницу.
      - Что?! - опешил я.
      - Нет-нет! - замахал руками дедушка, достал из кармана разговорник, нашел нужное выражение и поправился:
      - Приятного аппетита.
      Из дальнейшего разговора выяснилось, что Сота-сан уже несколько раз ездил в места своего пленения, где осталась могила его брата. Всякий раз он понемногу совершенствует свой русский по японским учебным пособиям. Поэтому теперь его русский состоит из двух слоев: в одном слое «капуста-картошка», «подъём» и «работай, сука», а в другом - «позвольте вас побеспокоить», «окажите такую любезность» и «приходите к нам еще». Слова из первого слоя он помнит очень хорошо, а из второго - часто путает.
      - Ничего не понимай, - пожаловался он мне. - Хочу снова военнопренный.
      И еще раз от души посмеялся собственной шутке.

* * *
      Дом оказался совсем рядом - далеко не бедный, с садом и гаражом. На шум двигателя выбежала классическая японская бабулька. Она усердно кланялась и лопотала приветствия. «Жена», - пояснил дедушка Сота и матюгнулся.
      Утихомирив двух цепных псов, которым я активно не нравился, хозяин запустил меня внутрь. В доме витал японский дух - деревянные столбы, портреты предков, синтоистский алтарь и керосиновая печка. На втором этаже располагался кабинет. Его атмосфера была несколько иной - ее создавали ряды разнокалиберных матрешек, лосиные рога под потолком и балалайка без струн. На книжной полке располагалось несколько фотоснимков: Сота-сан в гостях у русского семейства, Сота-сан у подножия памятника Ленину и он же на фоне неказистого деревянного строения.
      - Гостиница, - разъяснил он мне. - Комсоморьск.
      - Хорошая? - поинтересовался я.
      - Не-е-ет! - замахал он руками. - Пурохой. Грязный!
      - Что, блохи и вши?
      - Ха-ха-ха!... Бурохи и фуси... Нет. Очки!
      - Какие очки?
      - Туарет. Такой дыра. Как военнопренный, тоже одинаково.
      - Понятно. А еда хорошая?
      - Пурохой. Нефукусно. И поезд пурохой, и автобус тоже.
      - Так что, получается, там все плохо?
      - Да, фусе пурохо. Торько один хорошо.
      - Это что же?
      - Черобек.

* * *
      Хозяин усадил меня перед телевизором и стал потчевать видеофильмом. На экране нарисовалась узкоколейная дрезина, резво бегущая по диким степям Забайкалья. На двух лавках вдоль бортов сидели бывшие лагерники, неподвижные как дзэнские монахи. Сота-сан тоже был среди них и тоже медитировал. Куда дрезина едет, было непонятно - все звуковое сопровождение состояло из стука колес. Минут через десять этой тарковщины я и сам начал впадать в транс. Но тут картинка сменилась. Появилась лесная поляна со взводом русских солдатиков. Вооруженные лопатами и ломами, они долбили неподатливую землю.
      - Могила! - сказал дедушка. - Копай-копай!
      Дела у солдатиков постепенно продвигались. Самые шустрые уже добрались до полуистлевших костей. Они доставали их и бережно складывали на куски брезента. Из костей получалась пирамидка, сверху на нее клался череп. Вид пустых глазниц очень развеселил дедушку. Он тыкал в экран пальцем, хлопал себя по коленкам и давился от смеха. Я не выдержал:
      - Сота-сан, ведь это чужие головы. А если бы ваша?
      - Да, - виновато сказал он. - Конечно.
      И опять залился счастливым детским смехом.
      Эксгумация закончилась. Извлеченные останки разложили на специальном столе, облили бензином и подожгли. Делегация японских ветеранов построилась в шеренгу и медитировала на пламя. Оно полыхало высоко и долго. То, что осталось от костей, ссыпали в урны.
      - В Японию, - сказал дедушка. - Домой.
      Любительская часть завершилась и пошла телевизионная запись. Какой-то забайкальский начальник рассуждал о взаимопонимании между народами. Потом показали берег Байкала. Над берегом летали чайки. Вверх по чайкам поползли титры: «продюсер программы - Ф.Ползунов».
      - Вы уже на пенсии, Сота-сан? - спросил я. - Или еще работаете?
      - Работа? - переспросил он. - Да, работа. Еще нет старый.
      - А какая у вас работа?
      - Трудно. Как по-русски, не знаю.
      - Зачем обязательно по-русски?
      - Если по-японски, ты ничего не понимай.
      - Ну, вы попробуйте, может пойму?
      - Нет.
      - Это что, тайна?
      Сота-сан встал, чтобы выключить телевизор. Потом сел напротив меня. Пожевал губами. Подумал.
      - Пепел, - вдруг сказал он по-японски. - Я торгую пеплом.

* * *
      В голове каждого из нас растет гносеологическое древо. Одни возделывают его с любовью, поливают, удобряют - и становятся энциклопедистами. Таких ничем не удивить и ничем не испугать. Другие же бросают свое древо на произвол стихий, позволяют ему расти вкривь и вкось - чтобы потом пасть жертвами смысловой неразберихи и нелепых ассоциаций.
      Вот например: известно, что на острове Ява живет в десять раз больше народу, чем на соседнем острове Борнео. Энциклопедист знает, почему. На Борнео нет ни одного вулкана, а на Яве их множество - поэтому почвы там обильно унавожены вулканическим пеплом. И японские крестьяне тоже любят селиться на склонах вулканов, невзирая на опасность извержения. Уже никто не помнит, кому первому пришло в голову добывать пепел из-под земли и делать из него удобрение - но идея оказалась прибыльной.

      А если этого не знать, то можно подумать бог знает что.

* * *
      Сота-сан вез меня обратно. Апрельское солнце готовилось коснуться круглой верхушки горы Насудакэ - старого, давно потухшего вулкана. Поля с огородами облепляли вулкан и забегали на склоны, упираясь в оголившиеся проплешины лыжных спусков. Вдали виднелся лесочек, окружающий императорскую дачу.
      Неожиданно мы свернули на ухабистую грунтовую дорогу, протряслись по ней пару минут и встали. Мне опять было велено вылезать. Прямо перед нами громоздился экскаватор, из кабины которого торчали изящно скрещенные ноги в белоснежных носочках. Экскаваторщик почивал, отдыхая от праведных трудов. Сота-сан неспешно подошел к нему, потряс за ногу и скомандовал:
      - Подъём!
      Носочки втянулись в кабину, и через секунду показалась заспанная голова. Ее владелец уже готов был вытянуться во фрунт и извиниться за нерадивость - но начальник ласково похлопал его по плечу и добродушно сказал:
      - Копай-копай!
      Никаких вопросов не возникло. Он все понял! Экскаватор тут же затарахтел, задрал ковш - и двинулся туда, где его ждали залежи драгоценного пепла. По пути он спугнул двух лебедей из озерца неподалеку. Лебеди поднялись с криками и взяли курс на северо-запад.
      В сторону Сибири.

апрель 1999г.