Так, со звонким шлепком, пришептывая профессиональные свои заклинания, выбрасывает жизнерадостный повар на скворчащий стол-жаровню только что пойманную - и тут же освежеванную рыбу. Обезглавленная, она еще трепыхается, бьет измазанными в буром соусе обрубками плавников, все никак не решаясь привыкнуть к невероятному факту собственной гибели. Тренированные челюсти с осторожной силой смыкаются, раскусывая еще совсем живое тельце напополам; еще и еще - и сырое свежайшее пиво обрушивается под колючие звуки фламенко из черных динамиков в потолке, ниагарой - во внутренности чужого тела, отвоевавшего для себя еще несколько часов существования благодаря этой маленькой чьей-то смерти в своем желудке...

    Здесь, в таверне тепло. Горьковатая вонь керосиновой печки мешается с будоражащими запахами свежей рыбы и замедляющей все движенья и мысли вязкой рисовой водки. Посетителей мало, все одеты во что-нибудь темное и напоминают огромных жуков, расползжихся по деревянно-рыжей поверхности длинной, истертой локтями стойки во многолетних ожогах от непогашенных вовремя сигарет.
    В трех шагах от таверны станция, и завсегдатаев здесь не бывает.
    - Как можно свежее, Мастер! - срывается на последнем слове простуженный голос у стойки. - Да поживее, через полчаса поезд...
    Жизнь рыбы начинает прерываться именно с этого голоса.
    - Поживее? Вас понял!
    Ответ старика-хозяина жизнерадостно-пуст и услужливо-бесцветен, движения - отлажены и точны.
    Ответ хозяина всегда начинается с повторения слов посетителя.