«Записки гайдзина»
Вадим Смоленский
Ай рабу ю
Они явились ко мне втроем. Возглавлял делегацию доктор технических наук, профессор Рауль Абрамович Лишайников. За ним маячили две незнакомые мне фигуры - одна побольше, другая поменьше.
- Знакомься, Вадичек, - сказал профессор. - Это Владлен Эдисонович Дупловский. Мой старый друг, которого я не видел шесть лет. Приехал к нам на конференцию. Прямиком из этой, как ее...
- Силикон Вэллей! - многозначительно произнес Владлен Эдисонович.
Моя ладонь утонула в его лапе. Он был одновременно тяжел и поджар. Так, наверное, выглядел бы дедушка Крылов, если бы решил на старости лет заняться физкультурой.
- А вот это - Гена Сучков. Из Зеленограда.
- Очень приятно, - сказал Гена Сучков, энергично потряс мою руку и поправил очки. Он не был ни поджар, ни тяжел. Он был легок и тощ. Он напоминал юного Пушкина, перезанимавшегося в своем лицее.
- А дело у нас такое, - сказал Рауль Абрамович. - Надо позвонить в баню и договориться, что мы к ним придем.
- Зачем договариваться? - не понял я. - Идите сразу, да и всё.
- Объясняю. Это баня не простая. Она по блату. Нас туда пустят бесплатно, надо только сказать, что мы от мистера Судзуки.
- Кто такой?
- Не помню. Вчера был банкет, пришел какой-то мистер Судзуки. Мы с ним выпили, разговорились. Короче, там есть баня, которой заведует его лучший друг. Вот телефон. Только он сказал, что разговаривать надо очень вежливо.
- Ха! - сказал я. - «Очень вежливо»... Да вы понимаете, что это такое - разговаривать по-японски очень вежливо? По-марсиански легче разговаривать, чем по-японски очень вежливо...
- Я понимаю. Он тоже так сказал. Он даже написал на отдельной бумажке все слова, которые надо в телефон говорить. Но ты сам понимаешь: банкет, спиртное, тыры-пыры... В общем, потерял я эту бумажку. Вся надежда теперь на тебя.
- Ну-ну...
- А в чем, собственно, трудность? - поинтересовался Владлен Эдисонович. - Неужели это настолько серьезный бит оф проблем?
- Видите ли, - сказал я, - это трудность субъективного толка. Мне крайне редко приходится разговаривать очень вежливо. В повседневной жизни это не так необходимо, поэтому практики почти нет. А практика нужна, поскольку очень уж все сложно. Понимаете, в учтивой речи следует изо всех сил принижать себя и всё, относящееся к себе. А собеседника и всё, относящееся к нему, надо изо всех сил возвышать. Требование логичное - но беда в том, что все эти принижения и возвышения осуществляются сугубо грамматическими средствами. Существуют такие специальные глагольные формы - отдельно для себя и для собеседника. Сами по себе они ничего не значат, поэтому в разговоре их легко перепутать. Возвысить себя и принизить собеседника. А это не дай бог. Это оскорбление. Иностранцам вообще не рекомендуют говорить очень вежливо - от греха подальше.
- Вадичек! - сказал Рауль Абрамович. - Это все очень интересно. Но нам не надо про глагольные формы. Нам надо в баню. Я понимаю, это сложнее, чем с девушками любезничать - но ведь и практика будет, не так ли?
- Хорошо, давайте телефон.
- Вот. Я тебе его даже сам наберу. Короче: мы все, сколько нас тут есть, хотим пойти к ним в баню. Сегодня днем, часа в четыре.
Раздался длинный гудок, и вслед за ним мужской голос:
- Моси-моси!
- Здравствуйте, - сказал я.
- Здравствуйте, - ответил голос.
Я сжал трубку и мобилизовался.
- Вас беспокоит негодный сотрудник университета.
- Хай! - сказала трубка. «Хай», мы вас поняли, продолжайте.
- Меня зовут Лишайников.
- Хай!
- Я негодный друг господина Судзуки.
- Хай!
- Мне кажется, что я хотел бы посетить вашу достойную баню. С моими негодными друзьями.
- Хай! - сказала трубка. - А сколько достойных господ соизволит посетить нашу негодную баню?
- Вашу достойную баню, - сказал я, - соизволит посетить три негодных человека.
- Вадичек! - вмешался Рауль Абрамович. - Ты почему три пальца отогнул? Нас четверо!
- Минуточку! - я зажал трубку ладонью. - А кто четвертый?
- Ты, конечно!
- Почему я? Я не собирался...
- А как без тебя? Вдруг они будут что-нибудь говорить?
- Простите пожалуйста, - сказал я в трубку. - У меня нет слов, чтобы передать, как мне неловко - но тут у нас появился еще один негодный человек. И он тоже хочет в вашу негодную баню.
Через секунду я осознал, какую страшную вещь вымолвил.
- Ой! - спина у меня похолодела. - Я перепутал! Я имел в виду: «достойную баню». Наш негодный человек хочет к вам в достойную баню!..
Трубка молчала.
- Накрылось! - шепнул я профессору. - С грамматикой облажался, теперь ничего не выйдет. Зачем вы меня перебили?
Рауль Абрамович виновато разводил руками.
- Моси-моси! - сказала вдруг трубка.
- Моси-моси! - отозвался я.
- Значит, пожалует четыре достойных гостя?
- Совершенно верно.
- А когда это произойдет?
- Сегодня в четыре часа.
- Понятно. Будем с нетерпением ждать.
- Спасибо. Мы пожалуем.
- Всего доброго.
- До свиданья.
Я уронил трубку и рухнул в кресло.
- Все нормально. Они нас ждут.
Ученые профессора тряслись от смеха.
- Что случилось? - спросил я.
- Ничего, ничего, - сказал Владлен Эдисонович. - Это очень кул, что вы спикаете по-джапанизски. Просто было забавно наблюдать, как вы все время кланяетесь. Ведь по телефону этого не видно...
- Привычка, - хмуро сказал я, вытирая со лба капельки пота.
* * *
За окнами автомобиля проплывали заснеженные поля. Город остался далеко позади.
- Слушай, Ралька, мы правильно драйваем? - спросил Владлен Эдисонович.
- Абсолютно, - кивнул Рауль Абрамович. - Дорогу я помню и без бумажки. Скоро будет заправка, потом мост, а за мостом указатель.
- Ну-ну... А что это вообще, куда мы драйваем, - сауна?
- Сауна там тоже есть. Если мистер Судзуки не наврал. Но это не главное. Главное, что это онсэн и что там есть ротэмбуро. Горячий источник с открытой ванной.
- Я очень эксайтид, - произнес Владлен Эдисонович. - Я еще ни разу не был в этом... как ты сказал. А еще говорит, не знает японского...
- Совершенно не знаю, - подтвердил профессор. - Знаю только три слова: онсэн, ротэмбуро и каки. «Каки» значит «хурма». Приезжай к нам осенью и увидишь: вот на этих деревьях вдоль дороги будут висеть каки.
- Каки, - повторил Владлен Эдисонович. - Это, наверное, найс вью...
Гена Сучков поправил очки на носу.
- Вот заправка! - Профессор притормозил. - А вон мост! И указатель... Вадичек, это на баню указатель?
- Там три указателя, - сказал я, приглядевшись. - И все на бани.
- Что, все на разные? Как называются?
- «Ютопия», «Ю Ноу» и «Ай Рабу Ю».
- Ничего себе... Что ж он молчал, что их тут столько?
- А которая наша?
- Если б я помнил. Придется все три проверять.
Мы свернули на узкий проселок. Развесистые сосны с обеих сторон тянули к нам белые лапы.
- А почему у них бани по-английски называются? - спросил Гена Сучков.
- Это не совсем по-английски, - сказал я. - Это игра слов. «Горячая вода» по-японски - «ю». Если употребить соответствующий иероглиф, то «Ай рабу ю» будет означать «Я люблю горячую воду». Билингва.
- Куда это указатель, Вадичек?
- Как раз туда. В это самое «Ай Рабу Ю». Направо и еще триста метров.
Через триста метров дорога уперлась в берег озера. Здесь была гравийная стоянка, и неподалеку двухэтажное здание бани. Мы вылезли из машины.
- Ба! - воскликнул Владлен Эдисонович. - Глядите! Рашн!
Из озера в метре от берега торчал столб с прибитым к нему жестяным щитом. На щите красовалась надпись:
СИБИРСКИ ЛЕБЕДР
ЗАРАВСТВYNТЕ В Japan
- Точно! - обрадовался Рауль Абрамович. - Всё, как этот мистер и говорил. Озеро, куда прилетают зимовать наши лебеди. Значит, мы не ошиблись.
- Не вижу лебедей, - сказал Гена Сучков, оглядывая озеро.
- Еще не прилетели. Или уже улетели. Полотенца бы не забыть...
Войдя внутрь, мы разулись, поставили обувь в специальные ячейки и по дощатому полу подошли к стойке, за которой дежурила девушка лет двадцати.
- Здравствуйте, - сказал я. - Мы вам сегодня звонили.
Девушка растерянно изобразила легкий поклон.
- Добро пожаловать... С вас по пятьсот иен...
Я повернулся к Раулю Абрамовичу:
- Говорит, платить надо.
- Как это «платить»? - удивился Рауль Абрамович. - Скажи ей, что мы от мистера Судзуки.
- Мы негодные друзья господина Судзуки, - снова обратился я к девушке. - Мы сегодня утром по телефону договаривались...
- Подождите немножко, - пролепетала девушка и исчезла за занавеской.
Через полминуты к нам вышел импозантный седеющий мужчина.
- Здравствуйте, - сказал я ему. - Мы негодные друзья господина Судзуки. Мы вам сегодня звонили.
Он обвел нас внимательным взглядом.
- Желаете принять ванну?
- Совершенно верно.
- Милости просим. Цена билета пятьсот иен.
- Настаивают на деньгах, - перевел я.
- Это какое-то недоразумение. - сказал Рауль Абрамович и шагнул к стойке. - Судзуки-сан! Дую ноу хим? Виа хис фрэндс!
- Подождите немножко, - сказал мужчина и тоже исчез.
- Сколько просят-то? - спросил Владлен Эдисонович.
- Пятьсот иен. Грубо говоря, пять долларов.
- Так может, заплатим? Не такие уж большие деньги.
- Эх, Владлен! - вздохнул Рауль Абрамович. - Сразу видно, что ты совсем не знаешь Востока. Не ведаешь, что японская культура строится на сохранении лица. Поставь себя на место этого Судзуки. Он обещал нам бесплатную баню, мы ему поверили, поехали - и никакой бесплатной бани не получили. Это значит, он не оправдал надежд, не выполнил обещания, не подсуетился. Одним словом, потерял лицо. От позора он возьмет и повесится - а мы будем виноваты. Тебе этого хочется?
- Нет, - сказал Владлен Эдисонович. - Такого мне не хочется. Может, нам лучше просто уйти?
- Это будет еще хуже. Выйдет, что мы вообще никакой бани не получили, ни платной, ни бесплатной. И тогда он точно повесится. Нет, теперь мы должны стоять до конца.
- А вдруг баня не та? - предположил Гена Сучков. - Мало ли...
- Теоретически не исключено, - согласился профессор. - Сейчас уточним.
Занавеска отодвинулась, и мы увидели лысого дедушку лет девяноста. За ним маячили застенчивая девушка и седеющий мужчина.
- Добрый вечер, - сказал я дедушке. - Мы негодные друзья господина Судзуки. Он должен был с вами договориться насчет нашего прихода.
Дедушка поморгал, пожевал губами, помолчал. Потом спросил:
- Вы друзья Таро Судзуки?
- Как его зовут? - обернулся я к профессору. - Какое у него имя, у вашего Судзуки? Таро или не Таро?
- Не помню, - сказал профессор. - Может, Таро. А может, и не Таро. Впрочем, да - кажется, Таро. Определенно Таро.
- Именно так, - кивнул я дедушке. - Мы негодные друзья господина Таро Судзуки.
- Понятно, - сказал дедушка. - Пожалуйста!
Он широко взмахнул своей худой старческой рукой. Седеющий мужчина и застенчивая девушка слегка поклонились. Мы поклонились тоже и двинулись вдоль по коридору.
- Вот, - довольно сказал Рауль Абрамович. - Спасли жизнь человеку. А вы говорите, не та баня. Держитесь меня в этических вопросах.
Пройдя под синей занавеской с иероглифом «мужчина», мы оказались в предбаннике. Вдоль стены тянулись полки с пустыми корзинами. Профессор Лишайников по-хозяйски обошел помещение и остановился посередине.
- Объясняю, - сказал он. - Здесь все сделано так, чтобы нам было хорошо. Все продумано для этой цели. Вот весы, кому взвеситься. Вот таблица веществ, в которые мы будем окунаться. Сколько ионов натрия, сколько марганца, сколько сероводорода. Вот список болезней, от которых эти вещества излечивают. Простуда, геморрой, неврозы, психозы... Если кому интересно, Вадик переведет. Вот бесплатные зубные щетки. Паста уже внутри, прямо в щетках - даже мазать не надо, прямо суй в рот. Вот бритвы, тоже бесплатные. Бриться ими не советую, порежетесь. Лучше дотерпите до дома. Вот массажное кресло, сто иен сеанс. Вот вентилятор, вот зеркало. Располагайтесь.
- А вещи запереть негде? - Владлен Эдисонович хмуро озирался со снятыми брюками в руках. - У меня тут Американ Экспресс...
- Зачем их запирать? Где здесь воры и бандиты? Мы здесь вообще одни!
Владлен Эдисонович молча свернул брюки и положил в корзинку.
- Держите вот еще, - Рауль Абрамович достал из своего пакета и вручил каждому маленькое полотенце. - Прикроете чресла.
- От кого? - испугался Гена Сучков.
- Друг от друга, - объяснил профессор. - Такое правило. Можно в принципе и не прикрывать, но обязательно иметь с собой. Это рудимент смешанных бань. Исторически японцы парились вперемешку с японками и прикрываться до сих пор не отвыкли. Но мне даже нравится. Прикроешь чресла и чувствуешь себя римлянином. А вот очки я рекомендовал бы снять - ибо первым делом мы пойдем в сауну, и дужки обожгут нам ушки.
- У меня черепаховые, - сказал Гена Сучков. - Не обожгут.
- Тогда вперед! - профессор потянул на себя дверь и переступил порог мыльни. - Продолжаю инструктаж. Перед посещением ротэмбуро, равно как и сауны, необходимо тщательное омовение чресел и остального организма. Это делается сидя - можно из шайки, можно из душа. Вот шампунь и жидкое мыло. Отличить одно от другого можно по действиям сидящего рядом нелысого японца. В данный момент японца вообще никакого нет, поэтому спросим Вадика. Это что написано? Шампунь? Значит, вот это мыло. Жмем на пимпочку, набираем в ладошку, мылим чресла. Предусмотрены мочалки, зеленые и розовые. Температура воды выставляется вот здесь. Через полминуты вода кончается, надо повторить нажатие. Это у них для экономии. Все продумано!
- А сауна-то где? - спросил Владлен Эдисонович, потирая на груди мокрую шерсть и озираясь.
Рауль Абрамович вышел на середину мыльни и медленно совершил поворот на триста шестьдесят градусов.
- Вадичек, - произнес он, - я без очков плохо вижу. Где тут сауна?
- Мне кажется, - сказал я, - что об этом лучше спросить мистера Судзуки. Я тоже не вижу никакой сауны.
- Мда... Кто-то из нас что-то перепутал. Будем считать, что он. Но ничего. Сауна не главное. Главное - ротэмбуро. Чресла у нас помытые, можно окунаться.
Он решительно направился к стеклянной двери, ведущей наружу. За ней начиналась цепочка уложенных на гравий каменных плит, гладких и холодных. Переступая с плиты на плиту, мы добрались до бассейна, вырытого в земле и обложенного по периметру гранитными валунами. Рауль Абрамович с видом гурмана окунул в него правую стопу.
- Сорок пять градусов, - сообщил он нам. - У меня нога намётанная. Сорок пять - это близко к идеалу. Сорок пять с половиной было бы совсем хорошо. Но для начинающих и сорока пяти хватит.
Он опустил стопу на каменное дно, перенес на нее центр тяжести, присоединил к правой стопе левую и медленно погрузился в воду по грудь. Мы последовали его примеру.
- А что? - произнес Владлен Эдисонович. - Очень даже!
- Ха! - воскликнул профессор. - А он не верил! Он сомневался! Владлен, то, в чем ты сейчас сидишь, есть квинтэссенция японской культуры! Восток как таковой. Ты погляди на эти камни, погляди на этот мох, который их облепил! Послушай журчание этого источника! Внюхайся в эту воду! Или взгляни на табличку, которая перед тобой. Что на табличке написано, как ты думаешь? На ней написано трехстишие, сочиненное безымянным поэтом, который посетил этот источник триста лет назад. Чтобы мы тут не просто сидели и потели - а чтобы мы думали о возвышенном! Вадичек, переведи нам трехстишие.
- «Вода не для питья», - перевел я.
- А природа вокруг! Нет, Владлен, ты погляди на природу! Этой природой можно любоваться круглый год. Весной сакуры, летом хризантемы, осенью каки, зимой - снег на голых ветках... Разве такое есть в твоей Калифорнии?
- Ну-у-у-у... - протянул Владлен Эдисонович.
- А это что такое и куда? - вдруг спросил Гена Сучков, показывая пальцем на узкий канал, выходящий из бассейна и крюком заворачивающий за бамбуковую изгородь. - Может, это как раз в сауну?
- Может, - сказал Рауль Абрамович. - Может, в сауну. А может, и не в сауну. Надо проверить. Проверишь?
- Проверю! - Гена встал и сделал шаг к каналу.
- Полотенце! - напомнил ему профессор.
- А, да... - Гена поднял с гранитного валуна полотенце, прижал его к паху левой рукой и, балансируя правой, побрел по колено в воде. - Тут горячо! - сказал он на входе в канал, где как раз лилась вода из источника. - Тут, наверное, все сорок семь! - Высоко поднимая тощие ноги, он миновал горячее место и исчез за изгородью.
- Это, наверное, в бабское отделение! - шепнул Рауль Абрамович и затрясся.
- Зачем? - удивился Владлен Эдисонович.
- Тоже рудимент! Исторически было одно отделение на всех, теперь только дорожка осталась. Ну ничего, разберется, вернется
Профессор погрузился в бассейн по шею. Владлен Эдисонович зачерпнул ладонями воды, омыл бакенбарды, довольно крякнул и погрузился тоже. Я уже сидел в воде по самые ноздри, наблюдая, как длинные сосновые иголки, похожие на ржавые пинцеты, плавают передо мной по белесой водной поверхности. К одному такому пинцету подрулила водомерка. Принюхалась, поморщилась - и порулила прочь, отфыркиваясь от испарений. Я ей посочувствовал.
- Удивительно, - сказал Владлен Эдисонович. - Такое райское место, и ни души!
- Погоди еще, - ответил Рауль Абрамович. - Часов с пяти-шести тут будет не протолкнуться. Про выходные я вообще молчу. Сейчас время рабочее, одни прогульщики приходят, вроде нас.
Он вылез из бассейна, подошел к торчащему из стены крану с надетым на него зеленым шлангом, повернул вентиль и облил себя холодной водой. Я тоже вылез, но вместо обливания завалился в сугроб. Полминуты полежал на спине и столько же на животе. Владлен Эдисонович просто постоял на каменных плитах, остывая пассивно. Потом все трое залезли обратно в бассейн.
- Что-то он долго, - озабоченно сказал Рауль Абрамович. - Взяли его тетки в оборот. Вадичек, может сходишь, посмотришь?
Не успел я дойти до канала, как Гена вышел оттуда сам. Левой рукой он прижимал к паху полотенце, а правой хватался за валуны, чтобы не споткнуться.
- Сауну нашел! - прокричал он радостно.
- Какую еще сауну? - удивился Рауль Абрамович. - Ты где был-то?
- Там женское отделение. Совершенно пустое. И в нем сауна. Сто десять градусов.
- Что за матриархат? - возмутился Владлен Эдисонович. - Почему тогда в мужском нету?
- Новые времена, - сказал я. - Политическая корректность.
- Может, сходим тогда? - Владлен Эдисонович вопросительно оглядел всю компанию. - Раз уж там пусто, а? Выставим караул и попаримся, как люди. А то мистер Судзуки узнает, что мы не попарились, и руки на себя наложит.
Рауль Абрамович задумался.
- Я в затруднении, - сказал он. - Конечно, можно еще раз спасти жизнь этому несчастному Судзуки. Но ведь я, как-никак, университетский профессор. Мне не к лицу тайком посещать женские бани. А ты какого мнения, Вадичек?
- По-моему, все не так трагично, - сказал я. В конце концов, мы могли перепутать. Мы иностранцы. Мы вовсе не обязаны знать иероглиф «мужчина». Если нас прищучат, мы всегда сможем оправдаться.
- Ты думаешь? Тогда иди первый, а мы за тобой.
Пройдя гуськом по каналу, мы оказались в точно таком же бассейне. Вылезли из него, прошлепали по каменным плитам и столпились у двери. Запотевшее стекло скрывало мыльню от постороннего взора. «Есть кто-нибудь?» - крикнул я, приоткрыв дверь на два пальца. Ответа не было. Мы проскользнули внутрь и двинулись по мыльне на цыпочках, прижимая полотенца к чреслам. Прислушались к предбаннику - там тоже было тихо.
- Отлично, - шепнул Рауль Абрамович. - Кто на шухере встанет?
- Давайте, я постою, - сказал Гена.
- Давай. Мы тебя потом сменим.
Полки в сауне были застелены широкими оранжевыми полотенцами. Пахло горячим деревом. С комфортом рассевшись, мы втянули ноздрями жаркий сухой воздух.
- Татэма ий дэс! - сказал профессор Лишайников.
- Чего-чего? - не понял Владлен Эдисонович. - Джапанис?
- Ага. Значит «очень хорошо».
- Понятно.
- А еще мне нравится, как по-японски «понедельник».
- Ну?..
- «Заебон»!
- Как?! - не поверил я своим ушам.
- А разве не так?
- Всегда было «гэцуёби».
- А вторник?
- «Каёби».
- А дальше?
- «Суйёби», «мокуёби», «кинъёби», «доёби»...
- Во! Точно! «Доёби»! А мне почему-то запомнилось «заебон». Выходит, это пятница?
- Суббота.
- Мда... Попробуй выучи такой неприличный язык...
- Как же ты преподаешь? - спросил Владлен Эдисонович. - У тебя студенты хорошо понимают английский?
- Мой английский понять несложно, - самокритично сказал профессор. - Проблема не в языке. Проблема в менталитетe.
- То есть?
- Ну, вот тебе пример. У меня один аспирант выращивает кремний на опытной установке. Сам знаешь, все кристаллы никогда хорошими не выходят. Большая часть бракуется, что-то остается. Это нормально, так всегда. А тут еще и не повезло парню с первого раза. Из десяти кристаллов ни одного хорошего. Приходит ко мне, весь озадаченный. Сэнсэй, говорит, в чем тут дело? Я его успокаиваю: мол, всё делаешь правильно, тебе просто не повезло по закону бутерброда. Он не понимает. Я ему говорю: знаешь закон бутерброда? «Бутерброд падает маслом вниз» - слышал про такой закон? Нет, отвечает, не слышал. Я ему говорю: ты купи в магазине батон, дома порежь его на двадцать кусков и каждый намажь маслом. Сложи все в тарелку, а потом брось к потолку, чтобы они по комнате разлетелись. И посчитай распределение - сколько маслом вверх, а сколько вниз. Он кивнул, поклонился и говорит: хорошо, сэнсэй, я сегодня же это сделаю.
- Ничего себе, - сказал Владлен Эдисонович. - У них что, так туго с чувством юмора?
- Почему туго... У них просто традиционный восточный взгляд. Если сэнсэй говорит, значит надо выполнять, а не смеяться. Но потихоньку отмирает этот взгляд. У меня только один аспирант такой серьезный, а все остальные с чувством юмора. Любые задания воспринимают как шутку. И не выгонишь ни одного - за обучение уплачено.
- А вот у нас в Юнайтед Стэйтс... - начал было Владлен Эдисонович, но не договорил. В дверь просунулась голова Гены Сучкова и задвигала бровями. Мы проворно соскользнули с оранжевых полотенец - но только успели добежать до выхода, как Гена заскочил в сауну целиком, захлопнул дверь и схватился обеими руками за деревянную ручку.
- Кто же так стоит на шухере? - укоризненно шепнул ему Рауль Абрамович. - Надо было заблаговременно!
- Чччч! - прошипел Гена и припал ухом к двери. С полминуты все молчали.
- Вот он, закон бутерброда, - заметил Владлен Эдисонович. - А я уже пропотел. Мне бы выйти уже...
- Придется подождать, - шепотом сказал профессор. - Сейчас бабушки помоются и пойдут в бассейн. А мы вылезем - и через коридор в наше отделение. Сколько их там всего?
- Не знаю, - честно признался Гена. Я услышал шорох, и сразу сюда. А они вон как быстро.
- Вода течет? Воду слышно?
Гена еще раз приложил ухо к двери - как вдруг дверь слегка дернулась. Гена подпрыгнул на месте, крепче вцепился в ручку и уперся тощей ногой в косяк. Я поспешил ему на помощь. С той стороны подергали еще пару раз.
- Выпустите меня! - взмолился Владлен Эдисонович. По его бакенбардам струился пот. - Я притворюсь японкой!
- На пол, Владлен, на пол! - скомандовал Рауль Абрамович. - Внизу легче.
Владлен Эдисонович принял положение лежа. Дверь больше не дергалась, но мы с Геной боялись ее отпустить - еще минуту не выпускали ручки и не отрывали ног от косяка. Рауль Абрамович тем временем обмотал вокруг себя оранжевое полотенце, а из маленького сделал подобие чадры.
- Все спрятал, - сказал он. - Делайте так же. Ни одна бабушка не испугается.
Дверь рванулась с удвоенной силой. Мы с Геной вцепились в ручку что было мочи - но со второго рывка она оторвалась. Споткнувшись о лежащего на полу Владлена Эдисоновича, мы оба завалились в промежуток между полками и кирпичной стенкой, отгораживающей печь.
В дверях стоял давешний импозантный мужчина в резиновых сапогах. Округлив глаза, он смотрел на открывшуюся ему сцену из античной жизни. Патриций в оранжевой тоге, египетский сфинкс и два поверженных легионера.
- Мы перепутали, - сказал я, потирая ушибленный затылок. - Мы не умеем читать. Мы боялись испугать женщин. Извините, пожалуйста...
Глаза мужчины немножко сузились обратно.
- Ага, - сказал он. - Конечно...
Дверь закрылась.
- Ну вот, - сказал Рауль Абрамович, снимая с себя тогу и расстилая ее на полке. - Ложная тревога. Нет там никаких бабушек.
Поместив отломанную дверную ручку на кирпичи, мы покинули сауну. Владлен Эдисонович открыл дверь на улицу, ступил за порог - и вдруг молниеносно впрыгнул обратно, отдавив мне ногу.
- Там кто-то сидит! - прошептал он. - Там бабушка!
- Через коридор! - скомандовал Рауль Абрамович. Мы бегом пересекли мыльню, вышли в предбанник и остановились под занавеской.
- Перебежками по одному, - сказал профессор. - Кто первый?
- Давайте я, - вызвался Владлен Эдисонович. Он высунул голову из дверей, повертел ей туда-сюда, прижал к паху полотенце и засеменил по дуге в соседний вход - но через две секунды прискакал обратно с изменившимся лицом.
- Там тоже бабушка! - сообщил он нам
- Что за ерунда? - пробормотал Рауль Абрамович. - Вадичек, иди разберись.
- Занавеску видите? - сказал я. - Какого она цвета?
- Хм... Теперь она синяя. А раньше была красная, я точно помню. Мы под синюю зашли, под мужскую.
- Ну вот. Раньше мужское отделение было там. А теперь здесь. Поскольку сауна у них одна, отделения меняются. До пяти часов сауна в женском, а после пяти - в мужском. Перевешивают занавески. Так часто делают.
- А нам не сказали?!
- Не сказали. Видимо, забыли. Этот дядька, наверное, нас и искал, чтобы сказать. А мы от него зачем-то спрятались.
- Получается, там вовсе не бабушка сидит, в бассейне?
- Выходит, не бабушка. Скорее, дедушка. Бабушки там, где наши вещи лежат. Потом попросим, чтобы их принесли.
- Правильно. А пока пошли к дедушке.
Уже ничего не боясь, мы выбрались на улицу, преодолели цепь каменных плит и оказались у бассейна. Из него торчала мужская голова с короткой стрижкой, упитанными щеками и узкими щегольскими усиками.
- Каничива, - сказал Рауль Абрамович и изобразил поклон. Голова на приветствие не ответила. Мы залезли в воду и расселись вдоль гранитных валунов, побросав на них свои полотенца.
- Татэма ий дэс, - еще раз обратился к голове профессор. Голова молчала. Профессор вздохнул и лег затылком на камень, устремив взгляд на небо. Оно начинало темнеть. Над горизонтом зажглась первая звезда.
- Это Марс или Венера? - полюбопытствовал Владлен Эдисонович.
- Юпитер, - авторитетно заявил Гена Сучков. - Там сейчас должен быть Юпитер.
- Да, - согласился Рауль Абрамович. - Теперь опять называется Юпитер.
- Что значит «опять»? - не понял Гена.
- Молодой еще, - усмехнулся профессор. - Не знает, как Юпитер назывался при коммунистах.
- А как?
- Юленинград!
Три русских живота синхронно подпрыгнули под водой и затряслись, гоня мощную волну. Дойдя до головы напротив, волна плеснула ей в ноздри и намочила усы. Бассейн еще дрожал от нашего хохота, как вдруг всё перекрыл недовольный хриплый рев:
- ЭЙГО ВАКАНННАЙ !!!
Сразу вслед за этим голова начала подниматься из воды - и нам открылась удивительная картина.
Непосредственно за человеческой головой шла голова рыбья. Вылезая из воды, она тянула за собой грациозно изогнувшееся туловище, мощный хвост и крутые волны, в которых рыба плескалась. Волны были синие с белыми барашками, а рыбу покрывала серебристая чешуя. С рыбой соседствовали два дракона с когтистыми лапами и длинными языками - они начинались на плечах, обвивали бицепцы и трицепцы, извивались на предплечьях и свешивали хвосты на запястья. Разглядеть, что было в паху, мешало полотенце. На ногах опять начинались разноцветные змеиные кольца, уходившие под воду.
Обладатель всей этой красоты, надменно выпрямившись, смотрел на нас, как розовый фламинго на белых червяков. Потом он повернулся задом, явив нашему взору потрясающий гибрид японской сакуры с запорожским дубом - это мощное древо цвело по всей его спине мелкими цветками, тут и там выкидывая сильно стилизованные желуди. Корни древа расползались по ягодицам и очень достоверно переходили в змеиные кольца. Покрытая чешуей нога шагнула за валуны, приняла на себя тяжесть тела - и вместе с другой змеиной ногой понесла всю эту выставку в мыльню.
- Что он сказал, Вадичек?
- Сказал, что не понимает английского языка.
- Так ведь мы... А, ну да, ему все едино...
- Кто это такой вообще? - спросил Владлен Эдисонович. - Зачем так орать?
- Это местный мафиози. Якудза. Правда, Вадичек?
- Похоже на то. Только вот мизинец у него присутствует. Был бы отрублен, значит сто процентов якудза. А так только девяносто. Не исключено, что он никакой не якудза, а просто тимпира. Приблатненный.
- Ну, все равно... - пробормотал Владлен Эдисонович. - А ведь там у меня Американ Экспресс... Вы говорили, здесь нет воров и бандитов...
- Твой экспресс у бабушек, - успокоил его Рауль Абрамович. - Бабушки на страже. Мне вот интересно, почему у него рыба на груди.
- Это карп, - сказал я. - Символ мужества. Или богатства, не помню.
- А драконы?
- Драконы - символ чего угодно. Драконов где хочешь рисуй, не прогадаешь.
- А сакура чего символ?
- Сакура - символ Японии. Пора бы знать такие вещи.
- А, ну да... Вот видите, здесь даже уголовники чувствуют прекрасное. Даже у них все продумано. Своя эстетика, своя символика...
- У наших тоже символика, - хмуро отозвался Владлен Эдисонович. - Кинжал символизирует «смерть ментам». Черный квадрат - «от звонка до звонка». Паутина - «сижу за гоп-стоп». Белая корона - «пахан». Три точки - «петух»...
- Что ты, Владлен!.. - запротестовал Рауль Абрамович. - Как можно сравнивать?..
- А есть еще аббревиатуры! ЛЕБЕДУН - «любить ее буду, если даже уйдет навсегда». ТИГР - «товарищи, идем грабить ресторан». ДЖОН - «дома ждут одни несчастья». ПИПЛ - «первая и последняя любовь». ЛСД - «любовь стоит дорого»...
- Боже! - воскликнул профессор. - Откуда такие познания?
- А я знаю, как расшифровывается ЯПОНИЯ, - сказал вдруг Гена Сучков.
- Как?!
- «Я прощаю обиду, не измену, ясно?»
Дверь в мыльню открылась, и мы снова увидели татуированного посетителя. Уверенно ступая чешуйчатыми ногами по камням, он нес перед собой фанерный короб. Залез в бассейн, сел, поставил короб перед собой на воду. Из-за бортов поднималось узкое горлышко кувшина. Посетитель наклонил его, побулькал, вынул из короба бумажный стаканчик, опрокинул в рот и крякнул:
- УМЭ !
- Очень вкусно, - перевел я.
- Понятно, - кивнул Владлен Эдисонович. - Хочет, чтобы мы с ним вместе порадовались. Передайте ему, плиз, что я глубоко тронут. И пусть он еще выпьет.
- Да ладно, - сказал я. - Не станет он с фраерами разговаривать.
Татуированный меж тем снова наклонил емкость и булькал несколько дольше, производя в коробе какие-то манипуляции. Потом вернул кувшин в вертикальное положение и толкнул короб обеими руками от себя.
- НОМЭ !
Слегка покачиваясь, короб пересек бассейн и уткнулся в грудь Владлену Эдисоновичу. Внутри стояли четыре бумажных стаканчика, наполненных на треть, и мелкие коробочки с разной закуской.
- Угощает, - перевел я.
- Спасибо... Как «спасибо», забыл... Аригато?.. Аригато!!!.. Это сакэ?.. И даже горячее?.. О-о-о... Ралька, ты только попробуй!
- Я за рулем, - сказал Рауль Абрамович. - Хотя нет, давай, а то обидится...
Мы выпили, составили стаканы в пирамидку и с поклоном отправили короб обратно. Татуированный посетитель поймал его, налил, выпил, чем-то закусил. Потом наставил на нас указательный палец и спросил:
- Амэрика?
- Йес, - сказал Владлен Эдисонович.
- Ноу, - сказал Рауль Абрамович.
Татуированный недоуменно перевел взгляд на Гену Сучкова.
- Раша! - сказал Гена.
- А-а-а! - закивал татуированный. - Росиа!..
Он разобрал пирамидку, повторил разлитие и снова отправил короб в нашу сторону, выразительными знаками призвав нас не только пить, но и закусывать. Рауль Абрамович втихаря перелил свое сакэ в чужой стакан. Владлен Эдисонович тщательно исследовал содержимое коробочек.
- Это что за тараканы такие?
- Это саранча, - объяснил я. - Жареная в соевом соусе с добавлением сахара. Довольно вкусно. Только иногда ноги в зубах застревают.
- Нет, саранчи не надо. Тут вот огурцы, морковка, я лучше морковку...
Когда короб снова отплывал от нас, мы подняли вверх сразу восемь больших пальцев. Татуированный радостно осклабился. Настроение у него повышалось.
- Росиа, - задумчиво произнес он после третьей. - Росиа...
И вдруг просиял:
- Бубука!
- Что он говорит? - повернулся ко мне Рауль Абрамович.
- Не пойму, - сказал я. - Бубука какая-то...
- Бубука! - повторил татуированный и описал рукой высокую параболу.
- А-а-а! - догадался профессор. - Бубка! Сергей Бубка! Прыжки с шестом.
- Йес-йес! - закивал татуированный, отсылая нам третий магарыч. - Бубука! Сэругэй Бубука - намба ван!
Пока мы выпивали, он задумчиво смотрел на воду. Потом сказал:
- Орэмо вакай токи яттэта.
- Говорит, в молодости тоже прыгал с шестом, - перевел я.
Татуированный выбрался из бассейна на гравий, подошел к стене, где стояли грабли с бамбуковым черенком, и взял их наперевес. Сделал одухотворенное лицо и побежал в сторону изгороди. Казалось, он хочет перемахнуть через нее и нырнуть в бассейн к бабушкам - но такой подвиг был ему уже не под силу. Он лишь стукнул граблями по гравию, лениво обозначил преодоление планки и плюхнулся в сугроб.
- Ха-ха-ха! - донеслось из сугроба. - Вакай токи нэ!
- Молодой прыгал, - перевел я. - Сейчас годы не те.
В сугробе после прыжка осталась обширная вмятина. Мне даже почудилось, что и татуировки отпечатались тоже. Сам прыгун быстро залез обратно в бассейн, потряс кувшином, нацедил остатки в стакан и выпил.
- Моттэ куру! - сказал он, опять вставая. - Маттэ!
- Говорит: ждите, принесу еще.
- Он хочет нас напоить, - заключил Рауль Абрамович, когда татуированный скрылся за дверью. - Надо бы нам уже потихонечку-полегонечку...
- Да, собственно, уже и хватит, - сказал Владлен Эдисонович. - Я насиделся.
- Я тоже, - присоединился Гена Сучков. - Голову помыть, и на выход.
Мыльня была пуста.
- Вадичек, это что написано? - спросил профессор. - Мыло или шампунь? Мыло? Значит, вот это шампунь. Все поняли?
Мы расселись на пластмассовых табуретках и принялись намыливать головы.
- Моттэ кита! - послышалось сзади. - О-сакэ!
Татуированный коробейник стоял у нас над душой со своей провизией. Рауль Абрамович выразительно потыкал пальцем в сторону двери на улицу.
- Летс дринк ин зэ ротэмбуро !
- А-а, йес-йес! - закивал коробейник. - Ротэмбуро!
Он прошагал к двери и исчез за ней вместе со своим коробом. Мы домылись и вышли в предбанник. Корзины с нашей одеждой уже были здесь, заботливо кем-то перенесенные. Владлен Эдисонович обследовал карманы брюк, убедился в сохранности всего оставленного и просветлел лицом.
- Здесь все для людей! - сказал Рауль Абрамович, натягивая носки. - Никогда не устану этого повторять. Здесь все продумано так, чтобы нам было хорошо! Правда, Вадичек?
- Святая правда! - отвечал я, застегивая часы. - Как у Будды за пазухой!
- Конечно, конечно, - бормотал Владлен Эдисонович. - У вас тут просто какое-то буржуинство. Бочка варенья, корзина печенья, рюмка сакэ... И все бесплатно.
- Тогда это не буржуинство! - возразил Гена Сучков. - Это наоборот, полный коммунизм! Мы его строили-строили - а построили японцы.
- Да какая разница? - сказал Рауль Абрамович. - Коммунизм, капитализм... Главное, чтобы всем было хорошо, я так считаю. Да, Вадичек?
- Вестимо, - сказал я.
Дверь вдруг открылась, и показалось татуированное тело.
- Э-э-э-э... - разочарованно произнес наш собутыльник. - Томаранай?
- Томаранай, - подтвердил я. - Мы ведь не остаемся здесь ночевать?
- А здесь что, гостиница? - спросил Владлен Эдисонович.
- Получается... Хочешь, ночуй, не хочешь, не ночуй...
- О-сакэ! - сказал собутыльник и протянул бумажный стаканчик Раулю Абрамовичу.
- Айм драйвинг, - запротестовал было Рауль Абрамович, но тут же смягчился и принял подношение. - Аригато!
- Минна! - сказал татуированный, облачаясь в халат и обводя нас пальцем.
Мы выпили по глотку и вышли в холл. Татуированный не отставал. За стойкой дежурил все тот же импозантный мужчина. Я подошел его поблагодарить.
- Спасибо. У вас здесь замечательно.
- Вам понравилось?
- Очень!
- Из какой вы страны?
- Из России.
- О-о-о... В России холодно, да?
- Да, ужасно холодно.
- Тогда приходите к нам. У нас тепло. У нас тут горячая вода.
- Конечно. Мы придем.
- Пожалуйста, приходите. Мы будем рады. И вот, господин Судзуки тоже.
- Как вы сказали?!
- Судзуки-сан... Вы ведь говорили, он ваш друг... Судзуки-сан!
- Хай! - отозвался татуированный.
- Это ваши друзья, да?
- Йес-йес! - сказал татуированный и облапил Рауля Абрамовича. - Май бэсто фрэндо! Ха-ха-ха! Ай рабу ю! Ха-ха-ха!
Профессор неловко перетаптывался, косясь на предплечье с драконьим хвостом. Судзуки-сан извлек откуда-то и сунул ему в руку рекламный календарик.
- Томодати ни мурё да!
- Для друзей бесплатно, - перевел я.
На календарике была изображена полуголая девица.
- Что это? - спросил Гена Сучков.
Судзуки-сан изобразил свободной рукой сразу две параболы - горизонтальных, на уровне груди.
- Топурэссу дансу!
- Аригато, - сказал Рауль Абрамович, ловко переведя поклон в освобождение от захвата. - Ви гоу хоум. Бай-бай!
- Бай-бай! - послушно повторил господин Судзуки.
- Большое спасибо, приходите к нам еще! - донеслось из-за стойки.
На машину падал мелкий снег. Лес вокруг погружался в темноту.
- Слушай, Ралька! - сказал Владлен Эдисонович. - Я все хотел спросить. Там на самом деле водомерки бегали, или это я в сауне пересидел?
- Водомерки? - удивился Рауль Абрамович. - Какие могут быть в феврале водомерки?
- Вот и я думаю... Может, это шатуны? Медведи тоже так иногда...
- Может, Владлен, может... Здесь все бывает, ты же видишь... Удивительно только поначалу, потом привыкаешь. Может, и водомерки...
- Как же они выдерживают сорок пять градусов? - усомнился Гена Сучков.
- Кто выдерживает, а кто и нет.
Профессор завел двигатель, включил задний ход и газанул. Машина рванулась назад, раскидывая гравий из-под колес. Мы толком и не расслышали, как над водой озера захлопали лебединые крылья.
декабрь 2001г.
|