Бары
О барах стоит рассказать подробнее. Повторяю определение: баром называется любое внутриотрядное мероприятие, сопряженное с выступлениями одних бойцов перед другими. Иными словами, это стройотрядовский аналог театрального капустника. Но с одной большой разницей.
В театре тусуются артисты, народ богемный и непростой. У них развитый вкус, высокие запросы и творческие амбиции. На своих капустниках они расслабляются, но не настолько, чтобы забыть про свою непростоту. Поэтому и на капустниках этих - тонкие шутки, изящные розыгрыши, изысканная игра артистических умов.
Студенты, на первый взгляд, тоже не лыком шиты. Они и книжки читают, и на лекции иногда ходят, и умных слов знают не меньше тех артистов. Только все это, пока они просто студенты. Пока не студенты-строители. Как только бетономешалка загудит, так все перевернется. У бойца ССО - свои вкусы, свои запросы, свои понятия о смешном.
Нет, не будем отрядный бар сравнивать с театральным капустником. Форма одна, содержание разное. Попади какой-нибудь артист в отряд и изобрази перед бойцами, ну скажем, политическую сатиру с тройным дном - что тогда будет? Обсвищут? Помидорами закидают?
Хуже - уснут. Были такие случаи. Какой-нибудь шибко умный забудет, где он находится, и выдаст, к примеру, художественную пантомиму на тему "Как я штукатурил трубу". К концу номера полотряда спит. Не приживается в стройотряде такое искусство.
А какое же тогда приживается? Приведу пример.
Соловки, 87-й год. Комиссар на линейке объявляет тему сегодняшнего бара: "Монастырь и монастырская жизнь". После работы бойцы разбиваются на кучки, и каждая кучка придумывает номер. Уже часов в 10-11 комиссар сгоняет всех в бар (успел, не успел - не важно, импровизируй), и представление начинается. Первые номера так себе - народ еще не все умные слова забыл и поэтому тщится придумать что-то с претензией, а это уже никому неинтересно. Но последний номер своей незатейливостью попадает в самую точку.
Молодой боец Алипов выходит пред очи публики, берет гитару и садится на стул. Сначала он произносит вступительную речь:
- Мы вам щас покажем, как монахи... ну, как у них беда случилась. Это исторический факт, его описали... откопали археологи... и описали историки... и теперь он известен. Ну давай!
"Чего давай?" - раздается из-за двери. (Публике уже смешно.)
"Заходи!" Открывается дверь, заходят остальные участники номера, изображающие монахов - человек восемь и все завернуты в одеяла. Строятся в шеренгу. Гитарист сбоку. Он вдруг начинает энергично терзать струны в ритме рок-н-ролла и запевает, старательно вытягивая губы:
- А у нас! А у нас!
Развалился унитаз!
Все монахи в страшном горе
Собралися в коридоре
И кричали, что у нас
- Развалился унитаз!
- А у нас! А у нас!
Развалился унитаз!
Все монахи стали плакать:
Где мы будем писать-какать?
Где мы будем пи-и-и-сать-какать?!
- Хорошо быть кисою,
Хорошо собакою.
Где хочу, по...
- А у нас! А у нас!
Развалился унитаз!
Все монахи стали плакать...
К заключительным аккордам зрители валялись на полу от смеха.
Подобный сортирный юмор практически всегда имел успех. Казалось, чем тупее номер, тем он восторженнее принимается. Впрочем, уже через год в "Кварке" произросла уродная субкультура, принесшая с собой другие критерии. Одной тупости стало не хватать. Кроме того, в моду вошли практические шутки.
Боброво, 88-й год. Я объявляю тему бара: "Разновидности юмора". Бойцы уясняют задачу, разбредаются по кучкам и творят. У одних черный юмор, у других армейский, у третьих медицинский, у четвертых еще какой-нибудь. Тема хорошая, гибкая. Я между ними всеми бегаю, помогаю, вдохновляю, координирую. Такая должность. А командир ничего не готовит, не придумывает, ему не до того. Он бродит взад-вперед по коридору и у всех бойцов спрашивает, не видели ли они мастера.
Нет, никто не видел. Да найдется, куда денется! А командир хмурится, на часы взглядывает, щетину ерошит. Уже бойцы в баре собрались, уже всем не терпится показать свои заготовки. А командира с комиссаром все нет. Но вот заходят оба. Только что-то с лицами у них не то. Больно серьезные лица, не праздничные. Командир просит внимания.
- Ребятушки, - говорит он скорбно. - Плохие новости у меня. Наш мастер сегодня ходил в контору закрывать наряды и сильно с прорабом выпил. На обратном пути в кровь подрался с местными, попал в милицию, а тут, как назло, проверка из зонального штаба. Сейчас все они будут здесь. В общем, дело наше труба, отряд сегодня-завтра расформируют и отправят обратно.
Несколько секунд висело тягостное молчание. Первым его нарушил Ламский - потрясая растопыренными пальцами, он заорал: "Я ему говорил, ублюдку, без меня не пить!" Следом заматерились трудные подростки, в голос зарыдали бойцицы, и весь отряд загудел, как фондовая биржа. Командир выглянул в коридор, сказал кому-то: "Сюда, пожалуйста", и в бар ввалился улыбающийся и цветущий мастер. Когда проклятья в его адрес затихли, я выдержал паузу и сказал:
- Бойцы и бойцицы! Только что вам был продемонстрирован образец штабного юмора.
Я не помню, чтобы на меня еще когда-нибудь смотрели с такой ненавистью. Казалось, нас троих сейчас убьют или покалечат. Но они этого не сделали. Наверное, в глубине души все-таки обрадовались, что дела не так плохи.
Иногда на барах рождались шедевры, которые не стыдно было показать всему миру на вечере ССО. На барах раскрывались таланты всех и каждого. Невзрачный с виду боец на поверку оказывался незаурядным артистом, а какой-нибудь заядлый матершинник вдруг начинал сочинять стихи не хуже Лермонтова. Излишне говорить, что в шабашных строяках никаких баров не проводилось. Я вообще не уверен, что это явление и этот термин существовали еще в каких-нибудь отрядах, кроме лэтишных. Впору вспомнить одну из старинных расшифровок названия нашего вуза:
© 1997 В.Смоленский