НАКА КАНСКЭ. Собака. Часть 2

Это произошло несколько месяцев назад, когда войска Махмуда расквартировались в городе Кусакха. Перед заходом солнца девушка, опасаясь встреч с иноверцами, пошла за город, чтобы набрать воды в реке. Однако к своему несчастью, - по крайней мере в тот самый момент она именно так и думала, - девушка неожиданно столкнулась с молодым командиром отряда иноверцев, который был вместе со слугой. Поскольку тот находился в сопровождении, это и натолкнуло ее на мысль, что он занимает высокий статус. Заметив ее, они сразу же безо всякого стеснения обхватили ее своими мощными плечами. Затем командир отряда, - именно так определила его положение девушка, - резко дернул ее в свою сторону и взял за подбородок. Она же, перепуганная, задрожала как попавшаяся в ловушку птичка. Он оценивающим взглядом пристально посмотрел ей в лицо. Потом глазами сделал знак слуге, сказав два-три слова, после чего оба, подхватив ее за подмышки, энергично понесли прочь. Девушка, заплакав, стала умолять их:

- Пожалуйста, отпустите!

Она их звала, она просила; она отчаянно билась в их объятиях, готовая вот-вот сойти с ума. Ноги ее болтались в воздухе, но ровным счетом девушка ничего не могла поделать. Они же, радуясь и веселясь, как будто поймали кролика или котенка, принесли ее в свой стан, где было раскинуто множество палаток. Невысокий холм, куда пришли иноверцы, порос буйными зарослями. То были бесчисленные корни громадной смоковницы, которые над землей вились в воздухе. В тени их, но чуть поодаль, стояла палатка, в которую они и внесли девушку. Это было жилище военачальника и его слуги. Девушка отчаянно сопротивлялась до последнего, пока окончательно не потеряла силы, но тем не менее настойчиво и уже механически все время повторяла:

- Отпустите меня, дайте мне уйти.

Увидев, что наконец она успокоилась, мужчина дал слуге какое-то поручение. Слуга, ответив что-то вроде "Вы думаете, все в порядке?", потихоньку, но все же с предельной осторожностью, убрал руки и отошел к выходу. Мужчина сел и, посадив девушку к себе на колени, обнял. Затем одной рукой он крепко ухватил ее за спину, а другой стал гладить по щеке. Она же была вся бледная и до смерти перепуганная. Потом он нежно заговорил с ней на непонятном чужеземном языке. Его словами могло быть что-то наподобие "не волнуйся" или "я с тобой этого не сделаю, поэтому не переживай". Она подумала, что он сказал именно так, поэтому стала понемногу успокаиваться. Однако все еще с оставшимся чувством страха посмотрела в лицо мужчины. Похоже, что тому было всего лет двадцать пять, двадцать шесть. Лицо чужестранца отличалось по форме от местных жителей. Оно представляло собой профиль благородного человека с ясным взором, с густыми бровями и большими глазами. И ей вдруг показалось, что этот человек насильственно овладевать ею не станет. Неожиданно взгляд ее привлекла красивая сабля, висевшая у него на поясе, на рукоятке которой было множество золотых и серебряных украшений. Небрежным жестом мужчина снял ее с пояса и вложил в руку девушке. В это время слуга что-то произнес, но мужчина с улыбкой только кивнул головой. Девушка подумала, что он сказал "все в порядке". Однако если бы она и хотела что-нибудь предпринять, то вряд ли смогла бы, да и желания такого у нее уже просто не возникало. Мужчина снял ее со своих колен и усадил рядом с собой. После этого он очистил фрукт, лежащий подле, и предложил его ей, но девушка не протянула руки. Тогда он взял один кусок и поднес его к ее губам. Растерявшись, она открыла рот и откусила. Чужестранец приятно засмеялся и потрепал ее по щеке, а потом позвал слугу, который налил им вино в два бокала. В одно дыхание иноземец осушил до дна свой бокал, а другой поднес к ее губам. У нее не было желания сопротивляться, тем не менее она попыталась застенчивым жестом вернуть бокал мужчине, но передумав, выпила. Вино было сладкое и крепкое, с приятным запахом. От него у нее перехватило в горле, загорелся желудок. Взяв ее руки в свои, мужчина стал водить ими вверх-вниз и, соблюдая такт, ласковым голосом затянул мелодию чужеземной страны. Пока девушка слушала его песню, все ее тело приятно занемело, а сознание уплыло прочь. Она попыталась сказать, чтобы ее отпустили, но совсем пала духом, язык стал заплетаться, и она так не вымолвила ни слова. Сама она уже не могла поддерживать свое тело. Чужестранец же приблизил ее, шатающуюся, к себе и обнял, и она устало спрятала свою голову у него на груди...


Когда девушка дошла до этого места, она вдруг потупила взгляд.

- Ну, а потом что было?

Святой стал проявлять явное нетерпение. Девушка вспыхнула, как огонь.

- Потом этот человек сделал со мной... когда слуга вышел...

- А-а..! Они поимели тебя по очереди?

- Нет-нет! Я не знала, что делать... не знала... Я пыталась кричать...

- Ясно. Ну а дальше? Что, тебя этот ублюдок держал за шею? Он что, подобрался к твоему животу? Отвечай!

В раздражении лицо святого исказилось.


Стоя в палатке военачальника, обнаженная девушка, закрыв руками лицо, продолжала плакать навзрыд. Мужчина поднял ее платье и помог одеться. Затем нежно, но вместе с тем крепко обнял и ласково поцеловал в мокрые от слез веки, как бы от самого сердца принося извинения. Она, прижавшись лбом к его груди, продолжала всхлипывать. За короткое время ее вера в мужчину была безжалостно попрана. Однако, как ни странно, бесследно пропали душевный испуг и раздражение; остался лишь примитивный страх девственницы, которая в первый раз вступает в связь с человеком противоположного пола. Она неожиданно почувствовала, - так ли это было в действительности или нет, тогда она сказать бы не смогла, - глубокую и глухую печаль девушки, лишившейся целомудрия. То, что сначала предстало "верой" в мужчину, одевшего маску притворства, на самом деле обернулось простым "дозволением" с ее стороны. Пока мужчина вытирал ей слезы своим платьем, расшитым по кромке золотыми нитками, он ее успокаивал и настойчиво говорил что-то, но как и прежде, на языке, на котором ей было не понятно ни слова. Под конец чужестранец указал на себя пальцем и несколько раз повторил: "Джелал, Джелал."


- Я подумала, что его зовут Джелал, - сказала девушка.

Святой заговорил теперь уже угрожающе.

- Это не имя, дура. Иноверцы, эти поганцы, таким словом вызывают проклятия. Этот мерзавец с помощью злых духов запятнал твою душу.

- Так вот... Я собралась было уже потихоньку уходить. Он взял меня за руку и помог мне. Потом он позвал слугу, караулившего на улице, и что-то приказал тому. Слуга горько усмехнулся, а потом, видимо, как ему и приказали, проводил меня до самого дома.

По мере того, как она рассказывала, выражение лица святого становилось все жестче.

- Тяжко твое прегрешение. С завтрашнего дня ты должна будешь приходить сюда в такое же время и просить прощения у Шивы. И смотри не забудь. А сейчас уходи! Опозоренная тварь!

Она колебалась и не решалась подняться. Она боялась, позволит ли ей это сделать строгий хозяин хижины.

- Ладно, разве я не сказал тебе - иди. Если ты сейчас не поднимешься, то тебя околдуют злые духи иноверцев.

При блеклом свете луны уныло она вышла из хижины. Вернувшись домой, девушка от начала и до конца несмело поведала обо всем произошедшем своему хозяину √ дальнему родственнику. Она также не забыла добавить слова, сказанные святым напоследок. Хозяин уже раньше знал о том, что над ней надругались и не считал это чем-то необычным. Однако когда она сказала, что должна будет ходить на ежедневные молитвы, лицо родственника передернулось, и он ударил ее. Хозяин ужасно обозлился, поскольку считал молитвы бессмысленным занятием, отнимающим свободное время. Но он учел то, что девушка и так выполнила много дополнительной работы по дому, поэтому в конце концов разрешил ей ходить к святому и возносить молитвы. К тому же он справедливо полагал, что не выполнить данное обещание было бы неприлично. Девушка слишком хорошо знала, что можно было ожидать от иноверцев. Ее учили, что они были самыми страшными существами и самым опасным врагом. Поэтому она должна была их презирать, бояться и заклинать. Но несмотря на внушаемые ей чувства она никак не могла забыть молодого, красивого и доброго мужчину, который когда-то ласкал ее. Пусть он осквернил ее тело, однако почему же его объятия были столь пылкими? Девушка к тому времени уже перестала размышлять о пережитом, но все же в глубине души ее сердце бессознательно жаждало любви. Она помнила о том минутном упоении незабываемой, поразительной и зажигательной страсти, столь сладкой, пылкой и опьяняющей. Их короткая любовь была молниеносной и стремительной и со временем переросла в удивительное очарование. Когда она начинала думать о ребенке в своей утробе, ей невольно казалось, что мужчина и она связаны некими мистическими и святыми узами. Ей также грезилось, что однажды мужчина вновь вернется и они должны будут случайно встретиться. Сознавая себя гордой от случившегося, с улыбкой она неустанно в душе повторяла: "Извини меня. Я твоя. Ты одарил меня ребенком. Я твоя перед богом. Пожалуйста, обними меня. Ну, поцелуй же и увези с собой!"

На следующий день девушка, взяв с собой пиалу с едой для совершения жертвоприношения, направилась в хижину отшельника. Его жилище однако выглядело намного зловещей, чем палатка иноверца. Святой уже закончил свои молитвы и теперь сидел, прислонившись к стволу мангового дерева. Он безмолвно встал, встретил девушку и провел ее внутрь хижины. Принесенную ею для жертвоприношения еду он выложил на деревянную тарелку и поместил на соломенный настил. Взявшись обеими руками за край кувшина, в который была налита вода, со страдальческим видом поставил его перед алтарем. Кувшин был заполнен водой на три четверти, и в нем верхушкой вниз торчала набухшая ветка святого дерева. В подавленном настроении девушка отвела глаза.

- Это вода, заключающая в себе добродетель, настаивалась во время длительной молитвы. Облей ею идола и умилостивь гнев Шивы, а потом окропи свое тело и смой скверну. После этого проси, чтобы боги простили твой грех, очистили тело и ниспослали благодать. Для этого тебе понадобится снять одежду. Итак, ты будешь возносить молитвы до тех пор, пока не погаснет светильник.

Девушка с широко открытыми глазами, подобно каменному изваянию, следила за действиями святого.

- Как только погаснет светильник, ты можешь уйти. До того времени я буду находиться снаружи.

Монах, закрыв за собой створки двери, пошел прочь, и девушка могла слышать, как удалялись его шаги. Некоторое время поколебавшись, она наконец-то решилась размотать лоскут материи, прикрывавший ее тело, после чего осмотрела идола бессмысленным взором. Похоже, что тот ответил ей взглядом, как будто был живой. Она начала снимать с себя одеяние, разматывая его виток за витком. Постепенно проявилось ее прекрасно развитое тело. Отложив в сторону одежду, она испуганно взяла ветку святого дерева и окропила алтарь священной водой. Пав ниц, девушка вознесла молитву, после чего, поднявшись, побрызгала водой на свое тело. Много раз она повторила эти два действия, и ее душа понемногу успокоилась. Однако ни разу она не обмолвилась о том, чтобы ее ребенку позволили хотя бы раз встретиться с его отцом, как молила об этом раньше перед обезьяньим богом. Она стала просить у идола, как ее научили, чтобы боги простили ее грех и очистили тело. Не могла только она молить их о том, о чем настоятельно несколько раз повторил святой - бросить и забыть возлюбленного иноверца.

Масло, налитое в светильник, вскоре прогорело. Но ей показалось, что прошло довольно много времени. Увидев, что светильник должен вот-вот затухнуть, девушка быстро оделась; отвесив последний поклон Шиве и вздохнув с облегчением, она вышла из хижины. И все же заколебалась - можно ли ей уйти, не простившись с монахом? Она окинула взглядом окрестности, высматривая святого, который не замедлил тут же появиться.

Святой вошел в хижину только после того, когда девушка, встав на колени, поблагодарила его перед своим уходом. Хижина была пропитана запахом сгоревшего масла и потным ароматом женщины. Монах зажег светильник: идол был окроплен водой, а рядом на земле лежал пучок волос. Некоторое время отшельник стоял, погруженный в какие-то далекие мысли, а потом, взяв еду, принесенную для жертвоприношения и, причмокивая, сочно зачавкал ею.

На следующий день святой опять покинул хижину, оставив девушку одну. Он вышел к реке, которая быстрым потоком протекала поблизости. Луна освещала воду и было светло, как днем. Там он сошел на отмель, на которую часто приходил и, стоя на берегу, облился водой. Расчесанные и незалеченные раны сильно щипали. Поднявшись на берег, он крепко зажмурил глаза, как будто собирался предаться размышлениям, однако потом быстро поднялся и стал обходить окрестности. Он устал от вечерних молитв и испытывал чувство голода. Святой бросился в траву и, переведя дыхание, глубоко погрузился в свои мысли. Вдруг снова встал, и начал неспокойно и пошатываясь, ходить кругами. Он бродил, потупив голову, как сомнамбула. Ночные птицы с легким шелестом перепархивали с ветки на ветку у него над головой. Наконец, он пришел в себя и неожиданно почувствовал, что находится на пустыре возле своей хижины. Съежившись, монах остановился, как будто какой-то груз сдавил его ноги - некий план стал рождаться у него в голове. Однако махнув головой, он опять пошел к реке. Но вдруг опять переменил решение и, не успев сделать два-три шага, он развернулся в сторону, откуда пришел. Святой сделал тяжелый вздох, будто только что появился на свет божий. Ногтем он расчесал рану на боку и с клочьями стал вырывать волосы. Словно сжимаемый тисками, его все сильней и сильней тянуло назад к хижине. И вот бесшумной поступью хищника, нацеленного на добычу, подкрался он к своему жилищу. Он отыскал маленькое отверстие, из которого сочился свет из заднего угла хижины; пробравшись к нему и изогнувшись змеей, омерзительным взглядом начал подсматривать за девушкой.

Девушка, не зная, что за ней подглядывают, всей душой отдалась молитве. Тусклое освещение в полумраке высвечивало ее профиль и выписывало мягкие очертания тела. Вытянутое, с хорошо развитыми мышцами, оно то сгибалось, то вытягивалось. Мускулы, как у гусеницы, с хрустом сжимались и разжимались. Отшельник не мог оторвать глаз от каждого ее движения, от форм тела, от любой перемены его положения. Скромно сдвинув колени, девушка пристально всматривалась в идола, а после этого тихим голосом начинала повторять слова молитвы, согнув верхнюю часть туловища. Вот она распростерлась на полу, прижав к земле локти и лоб, потом, прогнувшись от затылка до позвоночника, подобно упругому луку, слегка приподняла пятки, стоящие вровень под острым углом. Наконец девушка поднялась, и лицо ее приняло необыкновенно одухотворенное выражение. На сей раз она выставила вперед колени и, опершись левой рукой о землю и поддерживая тело, протянула правую руку вдоль поясницы и стала окроплять святой водой изваяние. Округлые и длинные запястья, впалые локти, мускулистые плечи, разбухшие груди, подобные сладким плодам, налитые бедра и голени, довольно плотно сомкнутые и пышные ягодицы... Цвет и глянец ее тела, его изогнутые линии - все это делало ее похожей на разгоряченную лань, впитавшую в себя запахи животворящих солнечных лучей и дикой травы с ароматом вина...

Свет начал затухать, и, девушка, взяв лежащее рядом одеяние, обмотала его вокруг тела. Ритм молитвы сбился, превратившись в монотонные и неразборчивые слова. Превозмогая себя, святой отошел от хижины. В тот момент, когда она открыла створки и вышла из жилища, отшельник появился из лесу, тяжело волоча ноги. Он вошел в хижину, обведя ее придирчивым и похотливым взглядом.

Когда на четвертый день девушка возносила молитвы, в городе Кусакха поднялся переполох. Войска Махмуда вновь должны были остановиться на постой на своем пути в Газнави; передовые части султана как раз прибыли в городок.

Как только конные войска Махмуда ступили на землю Индии, его противники пали, смятенные бурей. Все реки - Инд, Джелал, Чинаб, Рави, Сатоледж, - были беспрепятственно перейдены завоевателем. Махмуд неумолимо продвигался вперед, проходя по густым и унылым джунглям. Подобно частому гребню в волосах, его войска сметали все на своем пути. В начале декабря, достигнув реки Джамна, он покорил город Матхура, а потом, устремившись на восток, в конце того же месяца дошел до Канауджа. В один день сдались крупные города в верхнем течении реки Ганг, которые имели семь хорошо укрепленных крепостей. На этот раз Махмуд должен был триумфально прошествовать на родину, увезя с собой целую гору военной добычи. Жители Кусакхи со страхом и трепетом ждали прихода султана. Однако вопреки ожиданиям, мусульмане не замышляли никаких особых злодеяний и вели себя спокойно. Они знали, что в городе не осталось ни одного храма, который можно было бы разрушить, и ни одного сокровища, которое надлежало ограбить.

Войска, обессиленные от сражений и тягот долгого пути, одно за другим входили в городок; несли много раненых, а воины выглядели усталыми и исхудалыми. Но все были счастливы и пребывали в хорошем расположении духа. Солдаты, удовлетворенные небывалыми успехами похода, с нетерпением ждали скорого возвращения в родные края. Султан Махмуд на покоренных смотрел высокомерно, как тигр смотрит на всех остальных зверей. В город без остановки входили верблюды, груженые военной добычей, а бесчисленным пленникам не было конца и краю. Последние представляли собой людей с понурой головой, уставших от непосильного труда и отчаяния. В то время из-за многочисленных пленников рынок рабов в Персии испытывал переизбыток предложения, поэтому один человек продавался и покупался по цене всего лишь в две золотые монеты.




Дальше