БГ в Японии, март 1999 г.
Песни для нового быта
(Токио, 7 марта)
Перво-наперво, воздадим хвалу Коту. Поклонимся ему, Косте Савенкову,
закрывшему грудью эту амбразуру. Собирался он всего лишь сделать запись
на MD. Пришлось же ему делать звук всего концерта, потому что обещанный
японский звукооператор предпочел остаться миражом, а девица, которую
нам попытались всучить в этом качестве, даже не знала слова
«звукосниматель». До концерта оставалось два часа — и наш доблестный,
бесстрашный Кот ринулся воевать с огромным, усеянным иероглифами
пультом, пока Вадька у микрофона усердно дул в свою гармошку. Час
прошел в экспериментах, увенчавшихся некоторым успехом — из колонок
пошел звук, хотя и очень плохой. Неизвестно, что бы мы делали дальше,
если бы на исходе этого часа не появился сам Гребенщиков — только что из
театра Кабуки. Взяв пару аккордов и услыхав, во что они превратились,
он спрыгнул со сцены, взлетел птицей в операторскую — и за считанные
секунды все отрегулировал. Профессионал!..
Но Кот, как и положено, не отрывался от пульта весь концерт и сумел
добиться отменного звука практически на всех песнях. Навалившаяся
ответственность стоила ему немалого числа нервных клеток — пусть даже
на его круглой роже это и не отпечаталось.
* * *
Десять минут до начала. Борис курит в гримерке. Задает вопрос: что
такое Ёшивара?
— Это знаменитый «веселый
квартал» в средневековом Токио, — отвечаю я.
— Ага! Это мне подходит! — говорит Борис и записывает что-то на листочек.
— Только не «Ёшивара», а «Ёсивара», — добавляю я осторожно. — Есть
определенные правила русской транслитерации...
— На русский язык мне наплевать.
Вот тебе и на... — думаю я.
* * *
Пять минут до начала. Я у сцены, беседую с кем-то из публики. Вдруг
из-за кулис выбегает Коваленин, машет руками, таращит глаза и орет:
«Вадька! Он слова забыл! Что ж ты смотришь, как КТО?» «Совой», —
отвечаю я. «Спасибо», — доносится из гримерки.
* * *
Пора начинать. Коваленин рвется на сцену толкнуть речь о том, что во
всей японской истории не случалось такого скопления русских в одном
месте. Я ловлю его за ногу и умоляю быть лаконичнее. Он вырывается из
моих объятий и попадает-таки к микрофону. Там он напускает на себя
важный вид и просит публику не присылать записок типа «передайте
привет Коле». Надо сказать, кстати, что публика намотала инструкцию на
ус и передавала привет Коле прямо со своих мест, в устной форме.
Выговорившись, Митька впускает на сцену Гребенщикова. Борис выходит,
опускается на стул и говорит:
— Мне даже сложно передать, как я счастлив, что после долгих лет
попыток попасть в Японию я, наконец, сюда попал. Огромное вам спасибо.
Фанатов и летописцев отсылаем к более-менее подробной
стенограмме концерта со списком всех исполненных
песен. Для людей попроще и скажем просто: это было очень здорово.
* * *
Записка: «Глубокоуважаемый БГ, я японка и хочу вам задать
вопрос про буддизм и Японию. Как вы восприняли буддийские храмы в
Киото и Нара? Почувствовали ли связь между этими храмами и японцами,
которые их посещают? Вопрос задан потому, что мы, среднестатистические
японцы, как правило, вспоминаем о буддизме тогда, когда кого-то
провожаем в последний путь или на очередных годовщинах родственников
приглашаем буддийского священника.»
Ответ: «Вы знаете, может быть, я очень недолго в Японии, но для
меня Япония и люди, которые ее населяют, то есть японцы, пока одно и
то же. Надеюсь, что так оно и останется. Я не вижу грани, которая
отделяла бы одно от другого. Так много веков культуры, которая
все-таки очень сильно замешана на буддизме — хотели бы вы того или не
хотели — не могут не влиять. Как в России православные, если их
хорошенько копнуть — они быстренько побегут в церковь, когда их
прижмет. И с японцами, я думаю, то же самое. И синтоизм, и буддизм —
они в крови, и слава Богу. Для меня не было никакого контраста между
людьми, которые находятся в храмах, и самими храмами. А все это в
сумме производит, конечно, совершенно потрясающее впечатление. Япония
— наверное, одна из самых красивых стран, которые я вообще видел в
жизни. Если не самая красивая. Дайте мне немножко побольше времени, и
я скажу точно. Но пока я влюбился очень сильно.»
* * *
После «Афанасия Никитина», не давая залу остыть, БГ наигрывает нечто
блюзовое и на этом фоне рассказывает:
— Как-то раз мы сидели, годика полтора тому назад, с хорошей нашей
подругой писательницей Таней Толстой — и за бокалом-другим легкого
вина пытались понять, есть ли в русском языке слово, соответствующее
английскому слову blues. Настроение такое должно быть — но мы не
могли найти слова. Потом мы наконец нашли его. Простая комбинация
двух известных слов. Это слово скорбец.
И сразу:
Проснулся в Церкви Ангельских Крыл,
Высоко над землей, где я так долго жил.
Небесные создания несли мою постель -
Ворон, птица Сирин и к-к-коростель.
Земля лежала, как невеста, с которой спьяну сняли венец.
Прекрасна и чиста, но в глазах особый скорбец...
Затем — еще один потрясающий новый блюз:
Login «Сын плотника», пароль «Начало начал».
Login «Сын плотника», пароль «Начало начал».
Пока ты на суше, тебе не нужен причал...
И совсем свежее:
Мое имя — Змей Ёшивара,
Я был рожден в Валентинов День,
У меня приказ, он написан внутри моей кожи,
И я иду, как и все, спотыкаясь о свою тень...
«Ёшивара» он спел примерно как «Ёщивара». Не все впустую...
* * *
Записка: «Будет ли Япония фигурировать в ближайших
альбомах?»
Ответ: «Знаете, мне самому это очень интересно. Будем ждать
следующего альбома».
Записка: «Уважаемый Борис Борисович, спойте что-нибудь из
англоязычного репертуара для тех, кто не понимает по-русски; их в зале
человек двадцать.»
Ответ: «Вы знаете, на самом деле я бы с удовольствием спел,
но я так давно не обращался к этому сектору, что, боюсь, у меня не
получится так сразу вспомнить... Но пусть те, кто не понимает
по-русски в зале, утешатся тем, что в России многие по-русски и
понимают, а песен все равно не понимают. Так что это одно и
тоже. Главное — чувствовать.»
* * *
Исполняется «Самый быстрый самолет». Рядом со мной — опять мальчишка,
на этот раз лет пяти. Сидит на коленях у матери и беспрестанно ерзает.
На словах «Вроде глупо так стоять, да не к месту целоваться» вдруг
разворачивается, обвивает мать ручонками и начинает покрывать ее
поцелуями. Вокруг всеобщее умиление.
* * *
Борис собирался петь час двадцать, а пел целых два. Но и после двух
часов его не хотели отпускать. На бис он спел «Серебро Господа моего» и
«Песню для нового быта» (про гиппопотама).
Корреспондент ИТАР-ТАСС Владимир Солнцев по горячим следам провел с Гребенщиковым
блиц-интервью. Через несколько дней в газете «Новые известия» появилась его
статья «Гребенщиков в гостях у самураев». Солнцев специально
позвонил нам, чтобы сообщить: это дурацкое название придумал не он!
|
